Бледным животом и торсом женщина напомнила Шев Заракона, правда, она была длиннее, стройнее и худее. Между ребрами, двигавшимися в такт мелким вдохам и выдохам, можно было разглядеть все мелкие связки. Вот только вместо масла живот был покрыт синяками, среди которых особо выделялся огромный багровый кровоподтек, какой мог остаться после удара, например, обухом топора с хорошего размаха.

Секутор негромко присвистнул.

– А ведь ее и впрямь здорово отколошматили…

– Угу. – Шев куда лучше, чем хотелось бы, знала, что при этом ощущаешь, и потому, поморщившись, одернула жилет, а затем извлекла одеяло и накрыла женщину. Да еще и подоткнула слегка одеяло вокруг шеи женщины, ощущая себя при этом совершенной дурой, а женщина что-то пробормотала, повернулась на бок и захрапела, вздымая дыханием накрывшие рот свалявшиеся волосы.

– Приятных снов, – пробормотала Шев. Не сказать что она сама когда-нибудь видела такие. И не то чтобы ей действительно нужна была кровать здесь, но, когда несколько лет подряд живешь, не имея нормального места для сна, так и тянет завести лежанку в любом хоть мало-мальски похожем на безопасное месте, какое удастся отыскать. Она отогнала воспоминания и выгнала Секутора в коридор. – Лучше иди двери открой. Дела у нас идут не столь блестяще, чтобы мы позволяли посетителям мимо проходить.

– Неужто весь народ прямо с утра ломанется за хаском? – осведомился Секутор, пытаясь вытереть с ладони сгусток крови женщины.

– Зачем тому, кто хочет позабыть о своих несчастьях, дожидаться обеда?

При свете дня курительная комната нисколько не походила на очаровательную, полную чудес пещеру, какую Шев представляла себе, покупая заведение. Упершись руками в бока, она посмотрела по сторонам и снова, в который уже раз, тяжело вздохнула. По правде говоря, оно имело более чем просто случайное сходство с самой заурядной сральней. Растрескавшиеся, испещренные несмываемыми пятнами половицы, грозившие занозами, подушки, засаленные, как в баольской кухне, одна из дешевых драпировок сорвалась с гвоздя и предательски открывала поеденную сыростью заплесневелую штукатурку. Какое-то отдаленное подобие стильности создавали лишь молитвенные колокольчики на полке, и Шев точным движением стукнула по самому большому из них, а потом на цыпочках отошла в сторону, чтобы приколоть угол драпировки на место – так плесень не будет хотя бы попадаться на глаза, хотя обоняние исправно сообщало о ее наличии: запах гнилого лука был неистребим.

Даже столь умелая лгунья, как Шев, не могла бы убедить столь доверчивую простушку, как Шев, что это не сральня. Но пусть и сральня, зато ее собственная. И у нее были планы, как обустроить ее. У нее всегда имелись планы.

– Ты почистил трубки? – спросила она, когда портьеры раздвинулись, пропуская Секутора, открывшего входные двери.

– Хозяйка, тех, кто сюда приходит, чистота трубок не волнует.

Шев нахмурилась.

– Она меня волнует. Пусть у нас не самое просторное заведение, не самое комфортабельное и хаск у нас не высшего сорта, и – она вскинула брови и взглянула на рябое лицо Секутора, – и трубки подносят не самые красивые прислужники, но все же в чем у нас преимущество перед конкурентами?

– У нас дешево?

– Нет, нет, нет. – Она тут же задумалась. – Ладно, пусть так. Но в чем еще?

Секутор вздохнул.

– Особый подход к клиентам?

– Динь! – сказала Шев, щелкнув по самому большому из молитвенных колокольчиков и заставив его испустить тот самый божественный звук. – Так что иди-ка, ленивый поганец, чистить трубки и разожги хоть немного углей.