— Знаешь, что? — спросила она.

— Что?

— Думаю, что могу оставаться с тобой в этом автомобиле вечно.

— Забавно… я чувствую то же самое.

Опять щелчки, а затем они свернули направо.

Пока они ехали, машин становилось меньше, а зданий — больше, и Пэйн понимала, что Мэнни имел в виду, говоря, что ночь улучшает облик города; в этих окрестностях не было великолепия. Сломанные окна походили на выпавшие зубы, а грязь, засохшая с торцов складов и магазинов, — на морщины. Отметины, появившиеся от гниения, по воле случая или из-за вандализма, искажали то, что когда-то, несомненно, было гладким фасадом, яркие, свежие рисунки исчезали, расцвет молодости давно проиграл стихиям и течению времени.

И люди, стоявшие в тени, были не в лучшем состоянии. В сморщенной одежде цвета тротуара и асфальта, казалось, на них давит что-то сверху, будто невидимая сила поставила их всех на колени… и так и будет их держать.

— Не волнуйся, — сказал Мануэль. — Двери заблокированы.

— Я не боюсь. Мне… тоскливо, почему-то.

— Это городская нищета.

Они проехали мимо очередной гниющей, едва служившей крышей коробки, занятой двумя людьми, делившими одно пальто. Она никогда не думала, что найдёт что-то ценное в угнетающей идеальности Святилища. Но, может, её мать создала пристанище, чтобы защитить Избранных от подобных видов жизни… как эти.

Но скоро окружение немного улучшилось. А после этого Мануэль свернул с дороги на участок, параллельный растянувшемуся новому зданию, которое, казалось, занимало довольно много места. Повсюду огни на возвышающихся рукоятях отбрасывали приятный свет на приземистое строение, блестящие крыши двух припаркованных машин и подрезанные кусты, окаймлявшие аллеи.

— Вот и приехали, — сказал он, остановившись и повернувшись к ней. — Я представлю тебя как свою коллегу, ладно? Просто подыграй.

Она ухмыльнулась:

— Я попытаюсь.

Они вышли вместе, и… о, воздух. Такой сложный букет хорошего и плохого, металлического и сладкого, грязного и божественного.

— Мне это нравится, — сказала она. — Мне это нравится!

Она раскинула руки и закружилась, вертясь на ногах, обутых как раз перед отъездом из особняка. Остановившись и опустив руки, чтобы те передохнули, Пэйн осознала, что Мануэль смотрит на неё, и ей пришлось засмеяться от смущения.

— Прости. Я…

— Иди сюда, — прорычал он, его веки были низко опущены, взгляд был пламенным и собственническим.

Пэйн тут же возбудилась, её тело вспыхнуло. И каким-то образом она поняла, что не нужно торопиться, приближаясь к нему, что надо потянуть время и заставить его ждать, даже если не долго.

— Ты хочешь меня, — протянула она, когда они оказались лицом к лицу.

— Да. Чёрт, да. — Он обхватил её талию и резко притянул к себе. — Давай сюда свои губы.

Что она и сделала, обернув руки вокруг его шеи, слившись с его крепким телом. Поцелуй так и источал собственничество с обеих сторон, и, когда закончился, Пэйн не могла прекратить улыбаться.

— Мне нравится, когда ты требователен, — сказала она. — Я вспоминаю душ, когда ты…

Он издал стон и оборвал её, нежно прижав руку к её губам:

— Да, я помню. Поверь мне, я помню.

Пэйн чуть облизнула его ладонь:

— Ты снова сделаешь это со мной. Сегодня.

— Я буду таким везунчиком.

— Будешь. Как и я.

Он чуть засмеялся:

— Знаешь, что? Мне нужно надеть одно из своих пальто.