Уже гвардеец, присутствовавший при этой странной сцене, подумал, не придется ли ему вернуться в Бастилию и уложить там еще несколько заключенных, когда хирург попал, наконец, палкой точно в глаз четвертого покойника. На этот раз все получилось как надо: рана была точно такой, как у короля. Врач скромно опустил глаза, но ученики разразились аплодисментами.

Не давая себя смутить похвалами, Амбруаз Паре склонился над лицом, которое только что лишил глаза, просунул палец в пустую глазницу, долго ощупывал все неровности раны (чего он не осмелился проделать на самом короле), вернул на место несколько клочков плоти, несколько обломков кости, и на лице его появилась гримаса.

— Надежды мало, — сказал он.

Прихватив с собой деревянный молоток, пилу и щипцы, он вернулся в Турнель, чтобы попытаться выполнить тонкую операцию.

В то время как знаменитый хирург века пробовал осуществить трепанацию черепа короля Франции при помощи орудий, больше подходящих какому-нибудь бочару, Диана де Пуатье, которой передали слова королевы, направлялась в замок Ане в сопровождении Франциска де Гиза. Молчаливая, напряженная, она не могла не думать, что это ее путешествие, несколько поспешное, сильно напоминает бегство мадам д'Этамп во время агонии Франциска I двенадцать лет назад…

Однако она еще надеялась, зная, что у постели ее любовника находится такой человек, как Амбруаз Паре.

К сожалению, хирург в конце концов отказался от операции. Склонившись над зияющей раной, он констатировал «ухудшение вещества мозга, которое обрело рыжевато-желтоватый оттенок на участке размером в один дюйм, что означало начало гниения».

Почувствовав тошноту, он собрал свои орудия и предписал кое-какие средства, приглушающие боль.

— Остается только ждать, — сказал он. Тогда Екатерина Медичи чуть-чуть отрешилась от своего горя, чтобы поразмышлять о своей ненависти, и отправила гонца в Ане с поручением вытребовать у Дианы де Пуатье драгоценности короны.

Фаворитка встретила посланца королевы высокомерно.

— Что, король уже мертв? — спросила она.

— Нет, мадам, но он не протянет и ночи.

— Что ж, у меня пока еще есть повелитель, и я хочу, чтобы мои враги знали: даже когда короля не будет, я никого не побоюсь. Если мне суждено несчастье пережить его, на что я не надеюсь, сердце мое будет слишком поглощено страданием, чтобы я еще могла обращать внимание на печали и обиды, которые мне захотят причинить <Дре дю Радье, цит. соч., т. IV.>.

Гонец возвратился с пустыми руками.

И вот 10 июля король, не приходя в сознание, тихо скончался <Эти десять дней агонии показались сомнительными многим авторам. Кое-кто из современных историков, опираясь на проделанные медиками исследования, утверждает, что король скончался не позже 3 или 4 июля; но сообщение о его смерти было отсрочено Екатериной Медичи по политическим причинам>.

На следующий день Екатерина Медичи получила покорное письмо. Под ним стояла подпись Дианы де Пуатье.

Впервые в своей жизни экс-фаворитка склонила голову и смирилась. Она, которая еще несколько недель назад произносила «мы», говоря от имени королевской семьи, она, ставившая свое имя рядом с именем короля на официальных письмах, властвовавшая над министрами и генералами, теперь превратилась просто в старую и встревоженную женщину, чье будущее находилось в руках той, которая ненавидела ее больше всех на свете.