Если так думали — и в Германии думали теперь так многие авторитетные люди — то тогда, разумеется, Германский Рейх в сравнении со своей индустриальной мощью остался далеко позади. Конечно, Бисмарк однажды основал пару африканских колоний (чтобы вскоре их снова забросить), но о германском мировом рейхе не могло быть и речи. Германия всё еще была европейской великой державой, вовсе не мировой державой. Но теперь она хотела стать ею. Девиз эпохи Вильгельма II. выработал Макс Вебер, который в 1895 году сказал: «Мы должны понять, что объединение Германии было мальчишеством, которое празднуется нацией на старости лет, и которое из-за своей дороговизны лучше было бы не проводить, если оно должно быть завершением, а не исходным пунктом германской мировой политики силы».

Но теперь с немецкой мировой политикой рейх неизбежно вступил в конфликт с господствующей мировой державой Англией. Немцы не хотели разрушить британскую империю, настолько далеко они тогда — и вообще также и позже — никогда не заходили. Но они полагали, что система европейского равновесия, которая управлялась Англией, должна быть заменена системой мировых противовесов, в которой Германия вместе с более старыми колониальными державами будет мировой державой среди других, в то время как статус Англии должна быть понижен до равного другим мировым державам. Ставший позже рейхсканцлером Бюлов обобщил это в следующей формуле:

«Мы не хотим никого задвигать в тень, но мы тоже хотим места под солнцем».

Примечательно то, что немцы во время правления Вильгельма II. приобрели вовсе не много новых заморских территорий. В девяностые годы они приобрели в аренду очень далёкую китайскую территорию Киачу (Kiautschou; договор аренды истёк бы вообще-то теперь, в 1987 году), тем самым чрезвычайно предвосхищая явно грядущий раздел Китая между европейскими великими державами, что тогда постоянно было темой разговоров, но, однако, как известно никогда не произошло в действительности. Кроме того, они приобрели несколько островов в южной части Тихого океана, также находившихся очень далеко и которые очень тяжело было удержать, что потом и подтвердилось. Кроме этого, не было других значимых расширений немецкой колониальной империи, в том числе и позже. Это всегда оставалось делом далекого будущего.

Но немцы методически, как это было им присуще, решили для себя, что превращение Германии в мировую державу должно начаться со строительства германского флота, с того, чтобы заставить считаться с собой на море. Что, разумеется, выглядело логичным. Если хотят стать мировой державой, если участвуют в колониальной гонке и хотят выйти в ней вперед, то тогда для этого прежде всего требуется инструмент, а именно серьёзный флот, который сначала обеспечит завоевание заморских территорий, а позже станет их защищать. Однако не менее логичным было то, что этой политикой строительства военно-морского флота неминуемо начиналось новое противостояние с Англией, потому что Англия должна была чувствовать, что непосредственно ей строительством большого, конкурентоспособного германского флота брошен вызов. Это было тем более вдвойне опаснее, так как на континенте и без того уже Германия противостояла французско-русскому альянсу, с той перспективой, что любая европейская война станет для Германии войной на два фронта.