В своих воспоминаниях Людендорф повествует: ему было сообщено, что выдвигавшиеся на замену германские части приветствовались откатывавшимися фронтовыми войсками криками «Штрейкбрехеры!» Действительно ли это происходило или это только легенда — во всяком случае на Людендорфа эта история произвела глубокое впечатление. В своих воспоминаниях он написал, что ему после этого стало ясно, что инструмент, которым ведется война, германская армия, больше не был надёжным: «Войну следовало окончить».

Что же произошло с германской армией между мартом и августом? В марте они, изнуренные, истощённые, с уже убывающими последними силами, всё же ещё раз с полной волей к победе и с временным большим успехом сражались в наступлении. В августе они явно не были больше готовы даже в обороне отдать последние силы. При этом следует иметь в виду одно обстоятельство, которое проявилось особенно отчётливо в последующие месяцы, во время долгих боёв при отступлении с августа по ноябрь 1918 года. Германская армия тогда с моральной точки зрения распалась на две различных части. Одна часть войск сражалась столь же твёрдо, как и прежде, грозящим поражением она была прямо фанатизирована. Она еще вела героические оборонительные сражения — однако, как сказано, только частью войск. У другой, большей части проявилось, что германский военный дух теперь был подпорчен. Эти солдаты в целом внутренне сдались, они больше не видели никаких шансов на победу, а видели только неминуемое поражение и просто не имели никакого желания ещё отдавать свою жизнь в этом заключительном акте проигранной войны. С военной точки зрения возвысившаяся до фанатизма, до отчаяния готовность к обороне одной части армии само собой разумеется оценивалась более высоко; но следует быть справедливыми и по отношению и к другой части.

Это были не трусы и не дезертиры, напротив — речь шла о думающей части армии. Ведь массовые войска Первой мировой войны были думающими войсками. Старые профессиональные армии были чистыми машинами, прочно вымуштрованными на приказ и повиновение: «Пусть лошади думают — у них голова большая». На это безоговорочное послушание регулярных войск нельзя было более рассчитывать в войсках «последнего призыва» — в армиях последних лет мировой войны. Они были думающими армиями граждан. Чтобы проявить их полную боеспособность, им кроме военной дисциплины требовалось то, что теперь называют мотивацией. Они должны были иметь чувство, что они сражаются за нечто такое, за что имеет смысл сражаться. Я думаю при этом вовсе не об идеалистических целях войны, а просто о возможности победы.

Этой возможности с июля или быть может уже с апреля 1918 года объективно больше не было. Немцы выложили свой последний козырь; он оказался битым. С этого момента они сражались только еще затем, чтобы отодвинуть неминуемое поражение. При мысли о том, чтобы стать жертвой — и при этом напрасной жертвой — должны были проявиться как психологические, так и вещественные симптомы изнурения.

Людендорф полностью был прав также в том, что упадок боеспособности происходил в самой армии — еще не в народе, не в тылу, где всё еще довольно слепо верили в возможность победы; впрочем также введенные в заблуждение преувеличенно оптимистическими военными сообщениями. Это действительно была та армия, которая весной и летом 1918 года потерпела поражение. Поражение, которое на карте военных действий вряд ли можно было различить, поскольку оно было моральной природы.