Мы — это я, она, Нож, тоненькая, хрупкая девушка по имени Половинка Луны, и загорелый парень Два Гвоздя. Парень и девушка были родом не из Ракушки или ее окрестностей, это стало сразу понятно, когда прозвучали их имена.

— Три Капли? — спросила я.

— Да, — улыбнулся Два Гвоздя.

Конечно, там любили имена из двух и более слов. В Ракушке предпочитали обходиться односложными. И именно в Трех Каплях обожали числительные.

Два Гвоздя это еще что, у нас в классе в той, нормальной жизни, был парень, которого звали Триста Восемнадцать Ореховых Кустов. Он говорил, что мама неожиданно разродилась им, гуляя по дорожке, обсаженной ореховыми кустами. Счастливый папа на радостях сосчитал их все. Мы звали его Орешек.

Сейчас в Трех Каплях модное местечко для отдыха Сильных.

Утренний остался в городе — должны были подойти связные.

А мы загрузились в тетушкин экипаж и поехали.

Тетушкин экипаж был настоящим экипажем светской львицы: не говоря уж о роскошной отделке, он отличался от экипажей государственных служб тем, что заднее сиденье у него было под защитой постоянного навеса, но переднее закрывалось и открывалось по желанию владелицы. Например, когда она была в настроении продемонстрировать улице красивый наряд или, наоборот, когда в экипаже находился кто-то, чье присутствие надо было затушевать.

Сейчас он был закрыт, но даже в его сумраке все заметили, что физиономия у меня весьма кислая.

— Что с тобой, Пушистая Сестричка? — удивился Два Гвоздя. — Заболела?

— Спать хочу… — жалобно протянула я.

— Все хотят! — тут же сказала вредная сестра. — Терпи. Легко ей говорить "терпи"!

А в Пряжке в это время как раз первая лекция идет. Преподаватель бубнит, не поднимая глаз, надзидама ломает голову над девизом дня, который она должна объявить на первой перемене.

К примеру "Всеобщая почтительность" или "Умеренность и аккуратность". Раз она родила "Окончательное просветление" — видно, в западной четверти Корпуса преподаватели и надзидамы отмечали какой-то праздник, потому что ничто в тот день к "Окончательному просветлению" не располагало.

А я обычно досыпала в этот час недоспанное.

Самый сладкий сон — это утром в аудитории под бурчание Магистра. Слушаешь, слушаешь, а потом он начинает говорить такое, что спохватываешься — и просыпаешься.

Как-то мне за это здорово попало, пришлось в пыточной две главы Устава прочесть.

Неприятно вспоминать.

Экипаж качнуло, и я поняла, что опять умудрилась задремать.

Ну что я за человек! Сюда ехали, ни травинки на обочине не видя, нет смотреть сейчас во все глаза — я дрыхну!

А мы как раз въезжали на мост Переплет. Правый берег Хвоста Коровы совсем не имел такого шикарного вида, как левый. Домики были просты и однообразны, и скоро кончились.

Выехали на загородную дорогу.

— Пушистая Сестричка, — сказал Два Гвоздя, видно, решив не дать мне уснуть снова. — Расскажи, пожалуйста, что ты вчера Ножу говорила. Он ничего толком не объяснил, почему, зачем, куда. Ты уверена, что твои сведения не фальшивка?

— Это не сведения, — обиделась я. — Это вдохновенный рассказ нашей уважаемой надзидамы. Не думаю, что она декламировала все это в расчете на дезинформацию вас, сопротивленцев.

И я опять рассказала про впавшего в безумие Молниеносного, про армию, которой совсем не улыбалось последовать за своим господином и благодетелем.

— Но почему ты так уверена, что там настоящее оружие? — задал каверзный вопрос Два Гвоздя. — Что мешало этим же сподвижникам Молниеносного вставить куклам жерди вместо копий и опоясать их деревянными мечами?

Я как раз совершенно не была ни в чем уверена, но возразила:

— Ты уж совсем плохо о них думаешь.