|
Третий после этого скажет, что я – Деризубов, четвертый – Подлолюбов и т. д. Все это будет, конечно, нимало не остроумно, но то-то и дурно… Второе обстоятельство вот какое: пока вы говорите о – бове, вы говорите о его статье и о том, что можно заключить из статьи, – и только. Тут я вас не боюсь: вы можете меня не понять, исказить, оклеветать – вам же хуже. Публика имеет пред глазами мою статью, мы судимся открыто и гласно, наши шансы ровны. Но когда вы вместо моей подписи называете полную фамилию (верно или неверно – все равно), публика видит, что у вас были какие-то частные сведения об авторе, кроме того, что известно всем из печати. И если вы, говоря о статье – бова, уверяете, что г. Добролюбов – умный человек, но поборник либерального деспотизма, и затем даете видеть, что он легкомыслен и неблагонамерен, то ведь читатель-то вправе подумать, что вы всё это говорите – или по личному знакомству с г. Добролюбовым, или по достоверным частным сведениям. И вследствие того читатель может решить: «Конечно, из статьи – бова не видно того, что выводит об авторе г. Драгоманов, но, как видно, он имеет и другие данные для характеристики г. Добролюбова, – надо ему поверить…» И вам не совестно было бы, г. Драгоманов, подобным путем приобресть доверие читателя, когда вы и сами-то, вероятно, имеете обо мне разве лишь самые смутные сведения, перешедшие через бог знает сколько рук!.. Кстати, для предостережения публики от подобных вам господ, я замечу здесь (преодолевая неохоту говорить о себе), что, кроме трех или четырех литераторов, с которыми одними я по моим занятиям веду постоянные сношения, хоть мне и приходилось встречаться со множеством других, но разговоры наши обыкновенно ограничивались взаимными вежливостями, и в рассуждения обо мне и моих литературных занятиях я никогда ни с кем из них не пускался. Из печатных же отзывов обо мне (в последнее время довольно частых) я вижу, что эти господа не имеют понятия не только о моем характере, но даже и об образе мыслей. Поэтому мне очень странно, что так бесцеремонно поступили со мною г. Драгоманов, о существовании которого узнал я из его статейки, и «Русская речь», ни одного из редакторов которой я и в глаза не видывал[23 - Газету «Русская речь» (Москва, 1861–1862) издавала Е. В. Салиас де Турнемир, а редактировал Е. М. Феоктистов.].
2
Курсив у автора.
3
Для их блага (фр.). – Ред.
4
Это, впрочем, тоже кажется мне не вполне основательным. Г-н Пирогов с некоторым пренебрежением отзывается о моей заметке по этому поводу. «Некоторые рецензенты, – говорит он, – без дальнейшего размышления хотели заставить нас думать, что мы наказываем также розгою и оскорбления товарищей за веру, хотя в наших правилах нарочно прибавлено к этому проступку слово «фанатизм», в скобках. Мне кажется, что ни один воспитатель не вздумает искать фанатизма в глупых выходках учеников низших классов, то есть детей 10–12 лет, против товарищей не одной с ними веры, а телесное наказание дозволяется только в этих классах. Так можно исказить все, желая видеть одно худое и не понимая смысла или притворяясь, – что не понимаем» («Воспитание», III, стр. 118). В самом деле – я был злонамерен и глуп… Ни один воспитатель, благодаря бога, таков не будет… А впрочем – посмотрите, что же это такое… Вот № IV того же «Воспитания»; тут напечатано окончание «Отчета» г. Пирогова; на стр. 213 г. Пирогов, сам же г. |
