Вот бы специалисты в истории Византии — область, которой почему-то пренебрегают — выбрали предметом исследований проникновение обычаев и привычек Нового Рима в турецкий Константинополь. Время от времени кто-нибудь из авторов, хорошо знающих Турцию, слегка касается этой увлекательной темы. Например, сэр Джордж Янг, описывая причудливые, столетней давности наряды придворных, говорит, что их фасоны намеренно копировали те, что были в моде в византийском Константинополе.

В изысканном и древнем церемониале, принятом во дворце султана, в низкопоклонстве многочисленных придворных, занимавших самые фантастические посты, в запутанной иерархии титулов, в гаремных интригах мы видим перевернутую — как если бы смотрели в телескоп с другого конца, — блестящую, рассеянную, замысловатую жизнь греческих императоров.

Сэр Джордж Янг считает, что знаменитый селамлик — торжественный выезд султана в мечеть, повторявшийся каждую пятницу — есть не что иное, как пародия на подобную церемонию в византийские времена. А если так, то надтреснутые голоса придворных карликов на ступенях мечети, встречавших господина словами: «О, падишах, не возносись — есть выше тебя!», звучат эхом голосов, которые слышали Базилевс и его супруга, шествуя в сверкающих золотым шитьем одеждах на службу в храм Святой Софии.

«Это были византийцы в современной одежде, — пишет сэр Джордж Янг, — священнослужители, карлики, евнухи, пажи, астрологи, одалиски-черкешенки, принц в изгнании, сверкание сокровищ, тень неминуемой смерти… А самый главный византиец, “Великий убийца”, султан Абдул-Хамид, просматривал журналы, подписывал между делом смертные приговоры и наигрывал на фортепьяно маленьким дочкам отрывки из “La Fille de Madame Angot”».

2

Такие мысли бродили у меня в голове, когда я плыл на корабле по Мраморному морю к Стамбулу. Хотел бы я побывать в этом городе в XVIII веке, увидеть, как византийские сумерки опускаются на купола и минареты. А сейчас я знал, что мне предстоит увидеть не столицу, а город, отправленный в опалу парламентским актом.

Меня удивило промозглое холодное февральское утро — наверно, потому, что я много читал о Константинополе, изнывающем от зноя, и видел только летние фотографии. Скоро я узнал, что местные жители отрицают наличие здесь какого бы то ни было климата — имеют значение только северные и южные ветры. Хотя город лежит на той же широте, что Неаполь и Мадрид, его близость к Балканам и Черному морю приводит к тому, что мягкой средиземноморской зимы, типичной для этих широт, здесь не бывает.

Когда мы подплывали к городу, начался снег с дождем — лицо кололи бесчисленные стальные иголочки, а ветер кусался так, что хотелось повернуться к нему спиной. Турецкий офицер, поднявшийся на борт в Чанаке, рассказал мне, что зима здесь бывает и холодной, что иногда Босфор и бухта Золотой Рог замерзают и ледяные глыбы могут и забаррикадировать вход в Дарданеллы, так что люди и крупный рогатый скот спокойно переходят по ним из Азии в Европу.

Сквозь пелену снега с дождем, на фоне серого неба, похожего на небо над Манчестером или Абердином, я впервые увидел пологие холмы Константинополя, его темные купола и белые минареты.

На мосту, соединяющем центр Стамбула с торговым районом Галата, дребезжали трамваи.