А ведь во время прошлого нашего визита сюда была у меня светлая мысль подучить английский. Была… Но, как и многие светлые мысли, не нашла она своего логического завершения. Короче, ничего я не выучил, а то, что знаю, знаю ещё из той своей жизни.

Доковылял на подгибающихся до искорёженных тюремных ворот – силы-то и закончились. Прислонился боком к холодной каменной стене, отдышался, захлёбываясь чистым воздухом свободы. После тюрьмы чистым. Ну и огляделся по сторонам, когда перед глазами чёрные мушки плясать перестали. Огляделся, вдохнул кислородика изо всех сил, так что даже рёбра хрустнули, задержал дыхание и заторопился-заковылял вперёд.

Потому что буквально в двух шагах от меня шарил по карманам лежащего на каменной мостовой мёртвого тела как раз тот мой неудавшийся насильник. Нельзя такое никому прощать! И я не собирался. Два шага показались вечностью. Очень уж опасался, что он меня заметит. Повезло, что тут скажешь… Он хоть и оглядывался периодически по сторонам, но вот за спину себе и не смотрел. Оно и понятно, за спиной-то тюрьма разгромленная и уже опустевшая. Ну какая там может быть опасность? Никакая… Это если про меня забыть…

Доковылял. Незамеченным. И с ходу, не разбираясь, просто упал ему на сгорбленную спину. Сил у меня не оставалось, это я прекрасно понимал, как понимал и всю тщетность равного и честного противоборства. Какое, к чертям, противоборство? Поэтому на последнем издыхании просто вцепился одной рукой в грязную паклю спутанных волос, отклоняя всей своей навалившейся массой его голову в сторону. А второй – в плечо…

Прекрасно понимая, что в отличие от меня сил у этой твари сейчас на таких, как я, десятерых хватит… И шанс у меня всего один единственный… И последний…

И, ни капли не раздумывая, вцепился зубами в такую же грязную, как у меня, в такую же наверняка вонючую шею, хрипя и задыхаясь от ненависти и злобы к нему, к самому себе, к тому, что я сейчас делаю. Вру, только месть! Остальное не имеет значения…

Отвалился, когда тело подо мной перестало даже подрагивать в последних судорогах…

Выплюнул изо рта кусок чужого склизского мяса, отхаркнулся горячей солёной кровью и побрёл прочь по улице, утираясь на ходу остатками рукава, сворачивая в первый же переулок, уходя всё дальше от тюрьмы и от центра города, каким-то звериным чутьём выбирая нужное направление и подбираясь ближе и ближе к окраине…

Самолёт свой искать не стал и даже попыток таких не делал. Какой самолёт? Меня же наверняка будут искать, особенно на аэродромах – ничего ещё не закончено. Даже если и найду его на каком-нибудь лётном поле, а их вокруг столицы предостаточно, то это ещё ни о чём не говорит. Скорее всего, меня там будут ждать с распростёртыми объятиями и весьма обрадуются моему появлению.

И в городе оставаться по этой же причине никак нельзя. Но, пока тут царит неразбериха, пока полиция боится показывать нос на улицу, пока не нагнали войска, есть неплохой шанс убраться прочь. Правда, днём идти не рискнул. В отличие от местных, не знаю ни города… Да ничего не знаю!

Пришлось забиться в какую-то мусорку и пересидеть остаток дня в ней, прячась от редких прохожих и вездесущих мальчишек. Жрать хотелось неимоверно. Была такая надежда хоть здесь чем-нибудь съедобным поживиться, да обломался. Здесь даже местные крысы ничего существенного не находили, кроме дохлых кошек… А это даже для меня перебор.

Так что ушёл я из центрального района этой же ночью. И удача в этот раз играла на моей стороне – не попался я на глаза никому из прямоходящих. А самолётом своим я позже все-таки займусь. Когда в себя приду, когда синяки да ссадины сойдут, когда одеждой подходящей разживусь и скину эти провонявшие тюрьмой лохмотья. Моей рабочей формы давно уже нет, её на первых же допросах с меня сняли. Так что всё в копилку и забывать я ничего не собираюсь.