Сева вышел. С минуту я наблюдала, как старушка вправляет ему мозги, а Сева покорно кивает головой, и закрыла глаза. Тихо играла музыка. Нежная, чистая мелодия… Такая грустная, что у меня невольно сжалось сердце. Зачем я опять сорвалась, нагрубила Севе вместо благодарности, что он всю ночь не спал, помогал мне?

Я вздохнула. Что-то изменилось в моем характере за последние годы, и – самое печальное – в худшую сторону. Конечно, мне не хотелось связывать это со службой. Сильный отпечаток в душе оставили измена Бориса и смерть бабушки. И все-таки жизнь идет своим чередом, а горькие потери совсем не повод превращаться в злобную фурию. Умом я все понимала, но как переломить себя, как пересилить? Как забыть?

В душе что-то хрустнуло и разбилось, будто старая ваза, в черепки. Как же мне муторно! Сева точно заметил – все от усталости. В последнее время я почти не отдыхала. Хорошо хоть в школе начались каникулы, а то бы у меня окончательно снесло крышу. Если в будущем году районо не найдет учителя в нашу малокомплектную школу, мне снова придется вести уроки параллельно со службой в милиции. А это головная боль, причем сильнейшая! Ко всему прочему раз в неделю нужно непременно выкроить день, чтобы съездить на метеостанцию. У тамошнего начальника сын болен церебральным параличом и не может посещать занятия. В будние дни я частенько занята сутки напролет, поэтому навещаю мальчика по выходным.

Конечно, я могу отказаться, и когда-нибудь это придется сделать, но кто будет учить ребят? А их пятнадцать человек, да осенью добавятся четыре первоклассника. Если школу закроют, до ближайшей – три десятка километров по глухой тайге. Как детям до нее добираться, уму непостижимо, особенно зимой, когда зарядят морозы и задуют ледяные ветры.

Учителя к нам не едут. Что им делать в глухомани? Молодежи у нас мало, клуб не работает, медпункт держится на фельдшере Евдокимыче, которому пошел седьмой десяток. Порой для него самого приходится вызывать неотложку из райцентра. А она зачастую не может к нам пробиться то из-за дождей, то из-за снегопадов. Вот и лечится народ доступными средствами: медом да травами, а в большинстве случаев самогоном и водкой. И бабы, бывало, дома рожали, а мне приходилось выступать в роли повитухи. Правда, под присмотром Евдокимыча. У него воспалились суставы, так он советовал мне, что да как, а я принимала роды. Ничего, справилась, хоть и страху натерпелась. Зато по селу уже двое пацанят бегают, крестники мои, получается.

Хлопнула дверца машины.

– Ну, все, затарился! – бодро сообщил Сева.

Я не открыла глаза и не ответила.

– Спишь, что ли? – опять подал голос Сева.

– Теперь не сплю, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком сердито.

– Ложись на сиденье. Я тебя курткой прикрою, – не отставал Сева.

Делать нечего, пришлось открыть глаза.

– Ага, сейчас. Командир твой в машину сядет, а там баба на заднем сиденье валяется.

– Вот если б ты голая валялась, – захихикал Сева.

– Кто о чем, а вшивый о бане, – все же не сдержалась я. – В форме я ложиться не буду.

– Как знаешь, – ответил Сева и включил мотор. – Тебе не угодишь!

Я хотела ответить, что и не надо, но подумала, что этим вызову новую словесную перепалку, и промолчала.

Сева одной рукой передал мне джинсовую куртку.

– Вижу ведь, продрогла!

Я улыбнулась в ответ на его быстрый взгляд в зеркальце и накинула куртку на плечи.

– Спасибо, Сева, – сказала я проникновенно, – ты – настоящий друг!

Сева расплылся в ответной улыбке.

– Почему ты редко улыбаешься? – спросил он. – Такая девушка красивая, а как форму натянешь, сам не знаю, в кого превращаешься.