Вскоре стоны флагеллантов, раздававшиеся на горе, спустились в долину. Толпы раздетых до пояса грешников вошли в соседние города и призвали следовать своему примеру. Эмоциональная эпидемия охватила, словно лесной пожар, всю Италию. Целые города закрывались на тридцать четыре дня — возраст Христа — в то время как другие флагелланты выходили на дорогу и совершали покаянное паломничество. Идею эту подхватили во Франции, Германии, Венгрии, Польше, и вскоре половина Европы взяла в руки хлысты. Сначала во главе флагеллантов шагали епископы с крестами, затем, когда движение стало вырождаться и к нему присоединились бродяги и проститутки, церковь стала усматривать в нем ересь: на место Церковного покаяния и принятия Святых Даров пришло частное покаяние. Города закрыли ворота, Милан поставил восемьдесят виселиц в качестве острастки кровавому шествию. До тех пор пока папа не осудил движение, его пытались прекратить с помощью тюрем и публичных казней. После эпидемии чумы оно вспыхнуло с новой силой.

Ничего нового или оригинального в этом явлении не было: все религии во все времена были знакомы с самобичеванием. В Ираке его практикуют до сих пор, многие своими глазами видели пилигримов, бичующих себя на улицах Багдада. Это мрачное шествие проходит ночью, раз в год. Тысячи фанатиков, по восемь-десять человек в ряд, идут по городу с факелами. Слышатся стоны и ритмичные удары плетей по окровавленным спинам. В XIII веке Европа была свидетелем точно такому зрелищу.

Когда какое-либо движение приходит в упадок, его начинают осуждать, а я, глядя на мрачных флагеллантов рядом с мадоннами и ангелами, думал, что какими бы ужасными они ни казались, изначальным желанием этих людей было стремление увидеть царствие Божье на земле.

Я вышел из галереи, намереваясь посетить собор и посмотреть на обручальное кольцо Мадонны, но вдруг остановился, завороженный игрой солнечных лучей на старом камне цвета только что испеченного поджаристого хлеба. Прислушался к шуму фонтана: сегодня утром он работал. Все еще думая о флагеллантах и других суровых событиях во времена Перуджино, я решил, что Средневековье, не прирученное в Италии королями или рыцарями, задержалось в Перудже дольше, чем где-либо еще.

Какими же впечатлительными были те неистовые люди, как хотелось им стать лучше, как же, должно быть, сознавали они свои грехи. Быть может, то было начало добродетели? Я стоял под каменной кафедрой, с которой проповедовал святой Бернардино. Кафедра цвета меда, высота ее доходит до талии. Подняться на нее можно по внутренней лестнице здания. Когда святой Бернардино приходил сюда, он видел перед собой сцену, хорошо знакомую нам по картинам, написанным в то время. Перед ним стояли коленопреклоненные люди — мужчины с одной стороны, женщины — с другой. Разделяла их деревянная перегородка. Однажды он, выступая с проповедью, призвал их — не без труда — прекратить ужасное избиение камнями. Как хорошо он знал человеческую натуру! Будучи неуверенным в том, что убедил их в бессмысленной жестокости традиционного занятия, он настоял на издании закона, и с этого момента избиение прекратилось.

В соборе меня подвели к ковчегу, в котором хранилось обручальное кольцо Мадонны, правда, само кольцо можно увидеть лишь три-четыре раза в год. Камень, как мне рассказывали, бледный агат, меняющий цвет в зависимости от нрава человека, который берет его в руки. К охране его Перуджа относится исключительно серьезно. Кольцо лежит в кожаном футляре, закрытом золотым ключом. Ключ находится у епископа. Пятнадцать стальных ящичков вкладываются один в другой, наподобие китайской головоломки. У каждого ящичка свой ключ, и все пятнадцать ключей сданы на хранение пятнадцати священнослужителям.