Хедин возвращался из исследовательской экспедиции в Азии. Его проезд по территории Советской России на пути домой вызвал переполох в русской прессе. „Маленький домик“ был наводнен любопытными журналистами, которые хотели взять интервью у великого исследователя. Альберт Энгстрём тоже был проездом — домой из Москвы, где он провел несколько месяцев, изучая тамошнюю жизнь; результатом стала книга „Москвичи“».

Групповая фотография снята перед домом Тунельда (некогда принадлежавшем Иммануилу Нобелю). Виван Классон вспоминает, что Хедин дал ей золотую монету, когда она помогла ему управиться с ботами. «Потом он поцеловал меня, наверное, тоже на память. Он был проказник. Взгляните на сделанную во время этого посещения большую фотографию. Беседуя с профессоршей Луниной, которая стоит по одну сторону от него, с другой он сжимает мою руку».

На фотографии слева направо: г-н Мальмстрём, директор Ингве Руселль, директор банка Улоф Ашберг, г-н Юханссон, г-жа Классон, Альберт Энгстрём, профессорша Лунина, Свен Хедин, г-н Линдер, Виван Классон, Юн Тунельд и г-н Хаглунд. Архив семьи Тунельда

Введенная в 1921 г. новая экономическая политика открыла возможности для определенного возврата к частной собственности, и после того как Швеция и Советский Союз восстановили дипломатические отношения, Тунельд начал переговоры с властями о взятии в аренду своего завода. Но обсуждение вопроса затянулось, и контракт был подписан лишь после отъезда Тунельда из страны.

В 1927 г. Тунельд смог вернуться в Ленинград. Во время его трехлетнего отсутствия производством руководила Каролина Классон, вдова управляющего конторой. Условия работы были неслыханно тяжелыми, и к возвращению Тунельда производство на заводе находилось, по его собственному выражению, «в упадке». Вскоре Комиссариат промышленности обратил свои взоры на дом на Ленинградской набережной и принялся уплотнять его чужими людьми. Время работало против Тунельда и его деятельности; в 1928 г. был объявлен первый пятилетний план, а в 1930-м у инженера отняли аренду и приговорили его к году принудительных работ. Это наказание было, впрочем, заменено штрафом.

В середине тридцатых шведский приход был уже так мал, что с трудом собирали людей на «совет двадцати», а церковная деятельность была крайне ограниченной. Одновременно сильное давление на приход оказывал отдел культуры Ленинградского совета, требовавший привести в порядок церковное здание.

Церковь нуждалась в ремонте, но требования властей обусловливались не заботой о ее состоянии. Истинной причиной являлась все более враждебная религии политика Советского государства. В годы первой пятилетки гонения на церковь усилились. В апреле 1929 г. вышел декрет о «религиозных объединениях», предоставивший государству более широкие возможности для конфискации церковных зданий и использования их в нерелигиозных целях. В ближайшие годы численность евангелических священников в России быстро уменьшалась: осенью 1933 г. в немецких приходах Советского Союза было 46 пасторов, в феврале 1935-го стало 22, а в конце года осталось только 8. Причины этих потерь — депортация и «добровольная эмиграция».

Для ремонта здания церкви нужны были деньги, которых приход не имел. Тунельд снова обратился за помощью к шведской церкви на родине, на сей раз к Эрлингу Эйдему, сменившему Натана Сёдерблума на архиепископской кафедре. Эйдем осознал серьезность ситуации и 6 ноября 1935 г. выслал 2000 крон «на выполнение необходимейших ремонтных работ в шведской церкви Св. Екатерины в Ленинграде».

Четыре года, два месяца и десять дней в очереди

Единственная церковь во всем Ленинграде, которая по-прежнему остается церковью, — это шведская.