Когда-то грозой Телецентра для юнцов и пацанов и прочего молодняка были некие Цикл и Сафар. Как их звали по-настоящему, не знаю, но для меня в моём тринадцати-семнадцатилетнем возрасте никого страшнее не было. Вряд ли они сейчас живы. Такие, как они, не пережили девяностые. Цикл был страшнее, да и короткая грозная кличка звучала весьма устрашающе. Вот я и наградил этой кличкой одного из персонажей романа. Итальянский переводчик предложил назвать его Циклопусом, объяснив, что в звукосочетании Цикл ничего угрожающего для итальянского уха не будет. Норвежская переводчица хочет употребить в своём переводе слово «циклон», так как для норвежского читателя слово «циклон» звучит гораздо страшнее, чем «циклоп». Вот такие трудности перевода (улыбка)…
Сегодня мне не сразу, но удалось норвежской переводчице Дине объяснить слово «чистоплюй». Она не видела в нём словообразовательных составляющих. Не углядела, что слово состоит из «чисто» и «плевать». Я назвал ей, думаю, все возможные смыслы этого слова и подобрал целый ряд контекстов. Но только когда она поняла, из чего слово состоит, всё для неё встало на свои места. Интересно, есть ли в Норвегии чистоплюи, и положительные это для них люди или отрицательные? У нас плохо быть чистоплюем, а может, где-то это как раз очень хорошо.
А я пока вернусь к рассказу. Моему герою ещё часа четыре лёту. А значит, мне придётся как минимум два-три рабочих дня провести в самолёте, летящем из Хабаровска в Москву, в осеннем небе, на высоте десять тысяч метров.
Писал почти до утра. И хоть рассказ уже близится к концу, мой герой всё ещё летит. Думаю, сегодня ночью он пролетит над Омском и Уралом, а завтра доберётся до столицы. Устал я лететь вместе с ним, устал от его спящих соседей, от его неудобной позы. Писал, периодически отвлекался, выглядывал в окно, как в иллюминатор. И видел только снег, который всё идёт и идёт.
Снегоуборочной техники в городе мало, так как прежде она не очень-то была востребована. А из соседних регионов её прислать не могут, поскольку соседние регионы – страны Евросоюза, и у них там такая же канитель, как у нас.
Кто-то придумал и изготовил брикет сухого спрессованного гипса, покрашенный под цвет песка. Внутри этого плоского, толщиной сантиметров пять брикета уложены «кости» археоптерикса. «Кости» эти очень похожи на настоящие, они хрупкие, и с ними следует обращаться осторожно. К брикету прилагаются выглядящие очень убедительно инструменты: лопаточки, кисточки и прочее, – необходимые для того, чтобы извлекать кости из плотного слоя грунта. И если быть аккуратным, неторопливым, потом из костей можно собрать скелет, клей для этого прилагается.
Я и сам попробовал, но был от работы отстранён: мне не хватило терпения.
Прекрасное занятие для тихих зимних дней.
Сегодня проснулся под очень знакомый любому калининградцу звук, сначала ему не поверив. Это был звук дождя. Сильного, настоящего дождя. Не дождика, не дождичка… Вчера вечером было минус шесть, а сейчас уже плюс три. На деревьях снежной красоты не осталось. В глубоких, протаявших до асфальта колеях стоит вода. Люди идут по сугробам под зонтами.
А у меня есть калоши! Я очень хотел носить калоши. Но те, что можно у нас купить, советского образца, годятся исключительно для ношения с валенками. А я хотел такие, которые можно было бы надевать поверх элегантной обуви и, приходя куда-то, снимать, оставаясь в чистых, блестящих туфлях или ботинках. И вот мои друзья два года назад подарили мне тонкие, эластичные тёмно-зелёные калоши. Купили они их в Швеции. Услышали о моём желании, запомнили и при случае купили. Теперь ношу. Единственная проблема – гардеробщики, которые теряются, когда я прошу их пристроить куда-нибудь мои калоши. |