А помните, как начинается «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» (1886) Роберта Льюиса Стивенсона? Некий мужчина сшиб на улице девочку лет девяти, хладнокровно наступил на нее, упавшую, и даже не обернулся на ее громкие стоны. Разъяренная толпа «выбила» из «самого Сатаны» 100 фунтов. Он дошел до какого-то дома, вынес 10 гиней и чек на «банк Кутса», выданный на предъявителя и подписанный известными именем, на остальную сумму. Все это происходит в четыре утра. Тут же возникло подозрение, что чек – фальшивка и нужен, чтобы скрыться, пока банки закрыты, но виновник происшествия – а это был, разумеется, мистер Хайд – предложил дождаться утра и лично обналичить чек. К удивлению рассказчика, свидетеля происшествия, чек оказался самым настоящим. Чек на предъявителя здесь не случаен, ведь Хайд скрывает свою личность (у него даже фамилия говорящая: от английского hide – скрывать). Чуть позднее, будучи в Англии, чеками воспользуется граф Дракула в «Дракуле» (1897) Брема Стокера. Стокер и Стивенсон рассказывают нам, что в последней трети XIX века англичане обзавелись чековыми книжками: это удобно и им, и банкам.

Если поглубже вникнуть в цифры, приводимые Томасом Манном в «Будденброках» (1896–1900), то можно подсчитать среднюю доходность капитала семейной фирмы Будденброков, которая с учетом потерь в отдельные годы окажется не так уж велика даже в лучшие времена. Это заставит задуматься, так ли уж неправ второй муж Тони Будденброк – господин Перманедер, который, женившись на Тони, изъял свой капитал из мюнхенской пивоварни и вложил в арендную недвижимость (доходность которой тоже можно подсчитать). А ведь тот факт, что Перманедер не деятелен и предпочитает жизнь рантье, – одна из претензий Тони к мужу, которые и вынуждают ее с ним расстаться. Дело, кажется, не в процентах. Быть предпринимателем – престижно и модно, это вызывает уважение, а лежать на боку (в романе – пропадать в пивном заведении каждый вечер) и снимать сливки с капитала, ничего не делая, – нет.

***

Разумеется, ни Сервантес, ни Стивенсон, ни Чехов не задумывались об «экономическом содержании» своих произведений – для них оно было неотъемлемой частью, одним из слоев той жизни, о которой они писали в своих романах, рассказах, пьесах.

Читатели иногда морщатся, встречая в великих книгах рассуждения о ставках по кредиту, облигациях или долговых расписках, которые так контрастируют с тонкими лирическими зарисовками или описаниями душевных переживаний героя, спешащего с топором под пальто на свидание со старухой-процентщицей.

Но я убеждена, что внимание к этим деталям не только углубляет наше понимание образов Растиньяка или Раскольникова, но и делает по-настоящему полноценным эстетическое наслаждение, которое мы получаем от погружения в многослойный мир литературы.

Напоследок скажу, что я собирала для этой книги материал много лет. Составление одного только списка художественных произведений – огромная работа. Какие-то тексты очевидны, какие-то подсказали филологи, на что-то указали в своих работах те западные ученые, кто занимается новым научным направлением: экономической критикой художественных текстов – довольно много отсылок к художественной литературе попались мне и в сугубо экономических работах. Эта книга – моя третья попытка высказаться на тему экономического содержания художественных произведений. Первой была «История капитала от „Синдбада-морехода“ до „Вишневого сада“. Экономический путеводитель по мировой литературе», вышедшая в 2011 году. Затем главы этой книги превратились в серию статей в журнале «Коммерсантъ-Деньги». Новая версия книги объединяет все лучшее из предыдущей книги и статей.