Да будут счастливы все те,

Кто был близок нашему Богембай-батыру!..

Да наделит нас создатель стойкостью в скорби!..

Да попадет душа проведного в эдем,

Чтобы сиять там во веки веков!

Хоть и в Баян-ауле умер Богембай-батыр, пышные поминки устроил по нему в Туркестане хан Аблай. С этого дня начало сереть лицо хана. Припадки страшной боли повторялось лишь весной и осенью, но после них он долго не мог оправиться.

На этот раз Аблай уже три месяца не вставал с постели. От невыносимых страданий он надолго терял сознание, однако, как человек, привыкший держаться всю жизнь в седле, по-прежнему не опускал головы. Когда же он пришел в себя, то увидел у своего изголовья Бухара-жырау. Аблай лишь кивнул головой, словно знал, что перед смертью обязательно увидит своего старого сподвижника.

— О Бухар-еке, я просил Бога забрать меня к себе только лишь на поле боя… — Аблай говорил чуть слышно и словно торопился высказать все перед смертью. — Не по-моему вышло. Столько лет ни одна пуля не попала мне прямо в сердце, ни одна стрела не вонзилась в мою грудь, и умираю я от какой-то жалкой внутренней болезни. Почему же Бог не исполнил этой моей маленькой просьбы, если исполнял всю жизнь многие другие мой желания?!

Бухар-жырау с глубоким сожалением смотрел на умирающего хана. В неестественно больших, пронизывающих человека насквозь глазах Аблая он увидел последние искорки жизни. Вещий певец знал, что умирающий не из тех людей, которые нуждаются в утешениях даже перед смертью.

— Да, Аблай… — сказал он, начиная издалека. — Пятьдесят лет пробыл ты на коне. Реки крови пролиты, чтобы сесть на ханский престол! А впереди… впереди только каменная могила…

И вдруг он увидел, что умирающий улыбается. Или это только показалось ему? Аблай сделал едва заметное движение рукой.

— Я знал, что ты скажешь… — Теперь он говорил спокойней, и даже какая-то умиротворенность появилась на лице этого страшного человека. — Да, крови и слез пролил я немало. Больше или меньше других властителей, разве это имеет значение? И ханом хотел стать с самых молодых лет. Очень хотел стать. Кто из людей не хотел бы этого… А теперь скажи мне, жырау, человек — божье создание?

Бухар-жырау с удивлением посмотрел на него:

— Все в божьих руках.

— Так почему ты поверил, что даже такой человек, как я, хотел лишь одного — власти над людьми? Ведь это так мало!..

— Чего же еще хотел ты, мой хан?..

— О славе мечтал я. Звезда славы светилась мне в ночи жизни. Думал я всегда, что казахи — малый народ и должны быть как волки. Посмотри, травят волков, уничтожают кому не лень, ставят капканы на всех тропах, а они никак не исчезнут с лица земли!.. Но наступают новые времена, и вижу перед смертью, что не все понимал в жизни. Шел я всегда к своей цели одним — кровавым — путем. А теперь вижу, что есть и другие пути. Но пусть их находят те, кто придет уже после меня…

— Да, ты не смог быть другим, мой хан, — тихо сказал Бухар-жырау. — Вскормленный кровью беркут разве станет пить что-нибудь другое? Так и хан не обойдется без насилия. Черным беркутом с железными когтями был ты, Аблай. Да и не лебедю противостоять дракону…

— Ведь силы, могущества хотел я для потомков. — Аблаю казалось, что он кричит, но лишь хриплый шепот вырывался из его ослабевший старческой груди. — Простят ли меня за мои тяжкие грехи… за кровь?!

— Не мне судить об этом…

— Зачем же ты приехал?

— Каждый, кто правил степью, оставлял завещание.