– Да, подозрительно! – повторила Люси. – Даже слишком.

– Господи, да что подозрительного? Мы встретились по дороге из туалета. Все.

– Я заметила притяжение, – важно произнесла Ребекка с переднего сиденья.

Мы с Люси ошарашенно уставились на нее.

– Что ты заметила?!

– Притяжение, – повторила Ребекка. – Между Сэм и Дэвидом.

Я не знала, что сказать. Вообще–то, я влюблена в Джека, но этого, конечно, говорить не стоило.

– Не было никакого притяжения. Боже, откуда ты взяла это слово?

– Ну, – как–то неожиданно робко ответила Ребекка, – я взяла у Люси почитать любовный роман, чтобы развивать свои социальные навыки. Но между тобой и Дэвидом правда было притяжение!

Сколько я ни отрицала факт пресловутого притяжения, Люси и Ребекка стояли на своем. Я, кстати, вообще сомневаюсь в том, что такие эфемерные вещи, как влечение одного человека к другому, можно заметить.

Дэвид, конечно, очень милый, но мое сердце навеки отдано Джеку Райдеру, который меня (увы!) не любит, Сейчас не любит. Я буду терпеливо ждать, пока у него не откроются глаза. Кроме того, я не нравлюсь Дэвиду: он просто благодарен мне за то, что я спасла его отца. Вот и все. Слышали бы Люси с Ребеккой, как он издевался надо мной из–за этого пресловутого ананаса!

Однако не только сестры, но все население Соединенных Штатов вознамерилось, казалось, превратить мою жизнь в ад: журналисты, представители разных компаний, продающих газировку, одноклассники. И даже президент США.

– А чем должен заниматься посол ООН? – спросила меня Катрина. Мы стояли в очереди за школьным обедом – это повторялось изо дня в день уже много лет, за исключением времени каникул и того года, что я провела в Марокко.

Но сегодня, на удивление, все расступились и косились на меня, переговариваясь шепотом. Одна девочка отважилась подойти и спросить, можно ли ей потрогать мой гипс.

Да, не очень–то приятно быть национальным героем. Я сделала все, чтобы отстоять независимость и право на индивидуальность: отказалась вставать на час раньше и мыть голову лошадиным шампунем, напялила свои привычные траурные шмотки и не стала причесываться.

И все–таки ко мне стали относиться по–другому. Даже учителя отпускали шуточки вроде: «Те, кто вчера не ужинал в Белом доме, наверное, смотрели репортаж о событиях в Йемене» или «Если вы не сломали руку, спасая жизнь президента, откройте учебник на странице двести шестьдесят пять».

Даже в столовой, когда подошла моя очередь, буфетчица, миссис Креббетс, заговорщически мне подмигнула и со словами «Бери, детка» положила лишний кусок арахисового пудинга.

За всю историю существования колледжа Джона Адамса миссис Креббетс никому не давала вторую порцию арахисового пудинга. Буфетчицу все боялись: если ее рассердить, она могла вообще лишить тебя пудинга на год.

И вот она дает мне вторую порцию. Нет, мир определенно сошел с ума.

– Нет, но тебе же придется что–то делать! – настаивала Катрина, придя в себя после почти фантастического появления еще одного куска пудинга. Мы сели за стол к своей привычной компании – таких же изгоев высшего школьного общества, преимущественно девочек из театральной студии. Я единственная занималась живописью, но все мы хотели поскорее окончить школу и начать делать то, что нам действительно интересно.

– Не отвлекайся! – приказала Катрина. – Что там с ООН? Какой–нибудь комитет по делам подростков?

– Кэт, я не знаю. Президент сказал, что я буду представителем США. Наверное, есть представители и других стран.