Поэтому я ничего никому не сказала. В течение месяца он еще дважды меня насиловал, пока я не собралась с силами и не убежала. Конечно, меня поймали. Может быть, я и сама хотела вернуться в этот дом. Я оставалась там, пока мне не исполнилось восемнадцать. А когда я покинула его, то твердо знала, что никто и никогда больше не будет использовать меня. Никто и никогда больше не заставит меня почувствовать себя ничтожеством.

Не зная, что делать, Айвор нерешительно протянул руку и вытер ей слезы.

— Ты сумела устроить свою жизнь, Милли.

— Да, конечно. — Она вздохнула, смахивая остатки слез. — Но мне не хочется на этом останавливаться, Айв.

— От этого никуда не денешься.

— Не денешься, — согласилась она. — Загонять боль внутрь — еще хуже. Я это знаю. Только если принимаешь ее просто как часть своего существования, тогда становится легче. Это не заставило меня возненавидеть людей, но я поняла, что значит быть жертвой.

Ему хотелось привлечь ее к себе, но он решил, что сейчас ее лучше не трогать.

— Как было бы хорошо, если бы я сумел залечить эту боль! — воскликнул он искренне.

— Старые раны, — пробормотала Камилла, — болят лишь время от времени. — Она почувствовала, что он не решается обнять ее, и ей стало грустно. — Я-то осталась та же, что и до того, как все тебе рассказала. Беда в том, что те, кто выслушивают подобные истории, сами меняются.

— Я не изменился! — Айвор потянулся к ней и отдернул руку. — Черт возьми, Милли! Я не знаю, что тебе сказать, что для тебя сделать. — Поднявшись, он пошел на кухню. — Могу приготовить тебе чай.

Она чуть не расхохоталась.

— Найт, ты думаешь, что это лекарство от всех болезней? Нет уж, спасибо.

— Чего ты хочешь? — настаивал он. — Только скажи!

— А почему бы тебе не сказать мне, чего ты хочешь!

— Чего я хочу… — Он подошел к окну, посмотрел в него и обернулся. — Я хочу вернуться в то время, когда тебе было пятнадцать, и разбить морду этому ублюдку. Я хочу причинить ему в тысячу раз больший вред, чем он причинил тебе. Затем я хочу отправиться еще дальше в прошлое и переломать ноги твоему отцу, а заодно и надавать по заднице твоей матери.

— Ну, это невозможно, — сказала она невозмутимо. — Придумай что-нибудь еще.

— Я хочу обнять тебя! — закричал он, сжимая кулаки в карманах. — Но боюсь тебя трогать!

— Мне не нужен твой чай и не нужно твое сочувствие. Так что если это все, что ты намерен предложить, то можешь убираться!

— Ты этого хочешь?

— Я хочу, чтобы меня принимали такой, какая я есть. Чтобы не ходили вокруг на цыпочках, как возле инвалида, потому что я пережила изнасилование и унижение.

Он опять потянулся к ней и снова одернул себя. Ведь я думаю не о ней, осознавал он, а о собственной ярости, собственном бессилии, собственной боли. Очень медленно он подошел к кровати и сел рядом с ней. Ее глаза все еще были влажными от слез и поблескивали в полумраке. Айвор обнял ее и нежно привлек к себе, так что ее голова легла ему на плечо.