— Маленькая колдунья, — пробормотал он ей в губы.

Ее руки деловито расстегивали пуговицы у него на рубашке, пальцы скользили по гладкой мускулистой спине и широкой груди. Несмотря на целый месяц болезни и обездвиженности, мускулы и сухожилия по-прежнему были крепкими.

— Если ты думаешь, что сумеешь заставить меня сделать то, что тебе хочется…

— Никогда, — выдохнула она, покусывая его губы и без слов умоляя проявить активность. Дэр не спешил, и Шарлотта пробормотала: — Я не заставляю. Вот соблазнить — это другое дело…

Дэр по-прежнему не целовал ее так, как ей хотелось, и она решила взять дело в свои руки. Потребовала, чтобы он впустил ее в теплую притягательность рта, и когда губы приоткрылись, Шарлотта ворвалась туда безжалостно — пробуя его на вкус, дразня, раздувая угли страсти, пылавшей когда-то между ними.

Застонав, он подчинился этому огню, ответил на поцелуй, начал проделывать языком все те восхитительные вещи, про которые Шарлотта раньше думала, что они ей неинтересны (и, к счастью, ошибалась). Его тело вжималось в ее, двигаясь с соблазнительной неторопливостью, и Шарлотте казалось, что в ее голове не осталось ни единой мысли. Его рука была везде, пальцы то запрокидывали назад ее голову, то дергали шнуровку на платье и проникали внутрь, к обнаженной коже. В затуманенном страстью сознании возникла сцена из прошлого. Шарлотта немного отодвинулась, толкнула Дэра назад, в кресло, обитое темно-красной тканью, и упала на него сверху, задрав платье так, чтобы сесть на мужа верхом.

— Шарли, я не могу…

— Разве ты не помнишь? — заворковала она, лихорадочно сдергивая с него рубашку. — Ты обещал мне показать, как можно овладеть друг другом в кресле. Мне до сих пор интересно, как это должно происходить, — если, конечно, предположить, что твое мужское орудие сумеет действовать вверх ногами; разумеется, у меня нет опыта с перевернутым орудием, ты сам понимаешь, но раз уж оно так натянуло твои бриджи, что сейчас все пуговицы оторвутся, я думаю, тебе нравится моя идея. И надеюсь, ты толком объяснишь мне, куда нужно деть ноги.

Дэр поцеловал ее так, что остатки мозгов из головы улетучились, оторвался от сладкого рта и начал целовать шею.

— Я не могу этого сделать, дорогая. Не могу… я не понимаю… ты не можешь хотеть…

— Еще как хочу, — возразила Шарлотта, покусывая его губы и развязывая тесемки на бриджах. — Ты даже представить себе не можешь, как я тебя хочу, Дэр.

— Ты заслуживаешь большего, чем калеку с изуродованным лицом и безжизненной рукой, — простонал он в ее голое плечо. Шарлотта расстегнула последнюю пуговицу на его бриджах.

— Я заслуживаю тебя. — Она улыбнулась и осторожно сняла с него глазную повязку. Дэр дернулся, пытаясь ее остановить, лицо его исказилось, здоровая рука схватила Шарлотту за запястье. — Мужчины! Мне вас не понять — столько шума из-за нескольких шрамов!

Он напрягся, когда она начала целовать изуродованную половину лица, подбираясь к пустой глазнице.

— Нет!

Одно-единственное слово, сказанное с рыданием и такой болью, что глаза Шарлотты наполнились слезами. Она нежно поцеловала закрытое веко. Ну как он может думать, что ерунда вроде потери глаза может повлиять на ее любовь к нему?

— Да. До тех пор, пока ты не поймешь, что твои раны ничего для меня не значат, — да!

Она снова поцеловала его пустую глазницу, и снова, и снова, и наконец Дэр повернул голову и посмотрел на нее. В его глазу ярко пылало желание, любовь и страсть, смешанные с настороженностью, словно он готовился к удару. Шарлотта улыбнулась и поцеловала второй, здоровый глаз.

— «Взглянут — и сладко-истомная страсть из-под век их прелестных льется на всех», — процитировала она.