– И мы тоже, – сказала Илин, хрупкая как тростиночка, – просит наказать я, плохо себя вести. Пожалуйста.

– Так-с, Лялечка, – сказал шаман Петрович, посмотрев на свою самую первую и самую главную жену, – кажется у нас имеет место бунт на корабле. Ну что – накажем негодяек?

– Накажем, мой добрый господин, – кивнула Ляля, взяв в руки мочалку и пластиковую бутылку из-под масла, в которую было налито мыло, – Но только сперва их всех нужно хорошенько вымыть, особенно вон ту, которая перемазалась с ног до головы.

– Да, моя добрая госпожа, – ответил Сергей Петрович, вооружившись тем же самым что и Ляля, – вы как всегда правы, Мыть, мыть и еще раз мыть, именно для этого мы сюда и пришли. А ну, грязнуля Анна, немедленно ложись на средний полок и мы с Лялей будем отдраивать тебя до скрипа, до блеска.

– Моя ложиться! – сверкнула белыми зубами Алохе-Анна и вытянулась на полке, высоко оттопырив высокую шоколадную попку.

– И так, – сказал Сергей Петрович, – цели определены, средства в наличии – за работу товарищи. И вы, две лентяйки, берите мочалки и тоже подключайтесь к работе, взаимопомощь наше все.

Не прошло и пяти минут, как смуглая пантера, крепко зажмурившая глаза, оказалась скрыта под плотным белым сугробом пахнущей сосновой хвоей крепкой мыльной пены, взбитой сразу четырьмя мочалками. Потом, когда Алохе-Анна перевернулась на спину, чтобы подставить под мытье вторую половину своего тела, то Ляля, Фэра и Илин, продолжили надраивать ее своими мочалками, а Сергей Петрович отошел в сторону и в большой шайке стал готовить воду для покатушек, смешивая побулькивающий кипяток из ванны с холодной водой из-под крана. По замыслу, вода должна была быть такой горячей, чтобы едва терпела рука. Впрочем, совсем рядом стояла вторая шайка, в которой была набрана чистая вода прямо из скважины имевшая среднегодовую для данной местности температуру в пять с половиной градусов Цельсия.

И вот, Алохэ-Анну поднимают с полка, ставят вертикально, говорят вытянуть руки по швам и Сергей Петрович, с натугой поднимает нее шайку с горячей водой вверх и без предупреждения (глаза-то от мыла зажмурены) выливает на голову Алохэ-Анны. Отчаянный вопль, больше от неожиданности, чем от боли, поскольку вода не настолько горячая, чтобы обжигать. Не успевает женщина перевести дух, как на нее обрушивается теперь уже поток ледяной воды и снова отчаянный крик и тишина.

– Ну вот и готово, – сказал Петрович, оглядывая дело своих рук, – вроде стало посветлее. Аннушка-то у нас, оказывается, настоящая королева.

– Не королева, – прищурившись ответила Ляля, – а великолепная богиня. Уитни Хьюстон нервно курит в сторонке.

– Уитни Хьюстон, – ответил шаман Петрович, – по сравнению с Аннушкой просто старушка, ей уже было под пятьдесят, а она все хорохорилась. Нет, моя жена куда лучше.

– А я и говорю, – сказала Ляля, – что лучше.

– Да, шаман Петрович, хорошо. – сказала Алохэ-Анна, разведя руки в стороны, – Я два раза умирать и все равно живой, а теперь моя как птица – летать и летать. Даже очень хорошо.

– Ну вот и хорошо, Аннушка, – сказал Сергей Петрович, – но только ты не расслабляйся, это было еще не наказание, а подготовка.

– Я готов наказание, – сказала Алохэ-Анна, – Что делать дальше?

– А дальше, – сказал Сергей Петрович, – мы будем готовить к наказанию Фэру и ты Аннушка будешь нам помогать. А ну ложись, негодница, и только посмей мне пошевелиться.