Акме смотрела на него, полуоткрыв рот, как ребенок. Конан увидел, что в ее расширенных блестящих зрачках отражаются городские башни. Девушка показалась ему колдуньей, так странно горели ее глаза. Впрочем, он тотчас отбросил эту мысль как заведомо глупую. Будь она колдуньей, она не стала бы связываться с этими жалкими грабителями. Нашла бы себе что-нибудь поинтереснее.

«А может быть, и нашла», — мелькнуло у него в голове.

Но размышлять на эту темы было сейчас некогда. Маленький караван становился на ночлег, чтобы войти в город утром. Тьянь-По был состоятельным и важным человеком, ему совершенно не хотелось пробираться по темным улицам и расспрашивать прохожих о том, где здесь дом ученого Малохая. К тому же он хотел произвести впечатление на коллегу своей повозкой, эскортом и верблюдами, а в темноте все это великолепие просто пропадет.

Тьянь-По остался ночевать в повозке. Там у него имелось шелковое одеяло, маленькое полено, которое он подкладывал себе под голову, и колючая плетеная циновка. Конан не представлял себе, как человек может спать в таких условиях, однако маленький кхитаец преспокойно подсунул полено пол шею, вытянулся на циновке и тотчас мирно заснул.

Акме не отходила от Конана ни на шаг. Она снова замотала лицо шарфом, но глаза ее так и двигались, следя за заморийцами. Когда киммериец устроился возле костра, девушка молча легла рядом с ним. Конан хозяйски сгреб ее за плечи и прижал к себе. Так они и проспали всю ночь.

Прикосновение к Акме не поправилось киммерийцу. Она была костлявой и горячей — слишком горячей, как будто ее снедает внутренний жар. Однако девушка ничем не хворала. Конану показалось, что он обнимает какое-то животное, маленькое, верткое, молчаливое. Утром он поскорее встал и отошел от нее подальше.

— Ты изменился, — заговорила она, приближаясь к нему. — Почему ты изменился ко мне, господин?

— Для начала, я тебе не господин, — сказал киммериец. — Избави меня Кром от такой рабыни! Кто ты такая, Акме?

— Не знаю, — сказала девушка и заплакала под своим покрывалом.

Ее слезы вызвали у Конана отвращение. Он попытался скрыть это, отвернувшись, однако Акме что-то почувствовала и больше к нему не приближалась.

Шадизар встретил их праздничным шумом. Здесь всегда царило веселье. Ревели быки и верблюды, ржали лошади, вопили упрямые ослы. Люди кричали, смеялись, бранились, расхваливали свой товар, шумно требовали денег, вина, справедливости, восхищались походкой и взглядом проходящей мимо красотки, статями лошади, искусной огранкой драгоценного камня... А запахи! Запахи пряностей, жареного мяса, раскаленных углей, свежевытканного полотна, сладкого женского пота, густых и тягучих благовоний, конского навоза, розовой воды... Чем только не пахнет в Шадизаре!

Этот город оглушал и опьянял. Тьянь-По, сидя в повозке, нюхал высушенную лилию, обладающую тонким, легким, изысканным ароматом, а уши заткнул тряпочками.

— Здесь все для меня слишком пряно, — пояснил он, когда Конан заглянул к нему в окно. — Попроси возницу, чтобы поскорее доставил нас к дому Малохая.

Но «поскорее» не получалось, и повозка с верблюдами медленно тащились по запруженным улицам.

Дом Малохая стоял в восточной части города. Из окон верхних этажей открывался прекрасный вид на башни, зато нижние комнаты Смотрели прямо па мусорную свалку и глухую стену соседнего дома. «Что поделаешь, — оправдывался Малохай, — мы живем в большом городе.