— Все хорошо, — сказал ему Коррогли, когда они остались вдвоем. — До сегодняшнего дня я не был уверен в присяжных. Мне не давала покоя мысль, что у нас маловато фактов, подробностей. Но, как выяснилось, подробности нам и не нужны. Присяжные склоняются к тому, чтобы поверить вам.

Лемос буркнул что-то неразборчивое и провел указательным пальцем по трещине в столешнице.

— Однако мы бы добились большего, если б смогли только объяснить, почему Гриауль возжелал смерти Земейлю, — продолжал Коррогли.

— Мириэль, — произнес Лемос. — Она сегодня была не такой чужой, как обычно. Может, вы еще разок попросите ее прийти ко мне?

— Хорошо, я попрошу ее вечером.

— Вечером? — переспросил Лемос, искоса глянув на адвоката.

— Да, — ответил Коррогли и торопливо прибавил: — Я схожу к ней, потому что мне хочется, чтобы она навестила вас. Я готов пойти на что угодно, только бы вы очнулись. Поймите, ведь ставка — ваша жизнь!

— Знаю.

— Что-то не похоже. Я попрошу Мириэль навестить вас, но мой вам совет забудьте о ней, не навсегда, конечно, а лишь на какое-то время, и сосредоточьтесь на процессе. А когда вас освободят, можно будет подумать и о родственных отношениях.

— Ладно, — пробормотал Лемос, глядя в окно на багровый диск заходящего солнца.

Окончательно сбитый с толку, Коррогли принялся собирать свои бумаги.

— Я знаю, — проговорил Лемос.

— Что? — не понял Коррогли.

— Я знаю про вас с Мириэль. Мне всегда было известно, с кем она спит. У нее сразу меняется взгляд.

— Неужели вам самому не смешно? Я…

— Я знаю! — повторил Лемос неожиданно окрепшим голосом. — Не надо считать меня глупцом!

Ошеломленному Коррогли подумалось, что намеки Мириэль на отнюдь не родительскую любовь к ней отца, пожалуй, имеют под собой реальную почву.

— Даже если бы я…

— Я запрещаю вам видеться с ней так! — Лемос ухватился за край стола. Запрещаю!

— Мы вернемся к этому разговору, когда вы успокоитесь.

— Нет! Едва она созрела, мужчины вроде вас начали пользоваться ее телом. Но теперь…

— Молчать! — крикнул Коррогли и стукнул по столу кулаком. — Вам что, не терпится умереть? Вы будто нарочно мешаете мне вести дело. Обещаю вам: если вы не прекратите свои выходки, я брошу стараться. Чего ради? Вам словно все равно, жить или не жить, хотя, быть может, вы просто-напросто притворяетесь. В таком случае смотрите, как бы притворство не довело вас до беды.

Лемос откинулся назад. Вид у него был как у побитой собаки, и Коррогли почувствовал, что наконец-то сорвал с него маску. Резчик боялся смерти, его безучастность была мнимой, а история, за которую он столь упорно цеплялся, — сплошной выдумкой. Из чего, кстати, следовало, что Коррогли сделался невольным соучастником преступления. Разумеется, он может отказаться от защиты, сославшись на то, что получил некие новые сведения, однако, учитывая неприкрытую враждебность судьи Ваймера, ему вряд ли удастся избежать расследования. Впрочем, вполне возможно, что он ошибается — все настолько перепуталось, что ни в чем нельзя быть уверенным. Как тут решить, где правда, а где ложь, когда свидетельства откровенно противоречат одно другому? Извращенное влечение Лемоса к дочери, если оно и впрямь существует, действительно могло вырвать резчика из оцепенения, в котором тот пребывал.

Сдав Лемоса надзирателю, Коррогли вышел из тюрьмы и, не глядя по сторонам, медленным шагом направился сквозь сумерки в сторону квартала Алминтра.