Почему Сила, почему Бог допускает, чтобы люди впадали в безумие? Ведь тогда они за пределами добра и зла. Что они такое? Все еще люди? Во что превращается справедливость, во что превращается праведность… когда люди сходят с ума? — Его голос стал еще тише, глаза забегали. — Тут происходят ужасные вещи, — шепнул он. — Ужасные. Неслыханно ужасные.
Он умолк. Некоторое время они с Бобби молчали.
— Я хочу забрать вас отсюда, — сказал Бобби.
— Мои друзья что-нибудь делают? — спросил Саргон. — Что делает Кристина-Альберта? Как она?
— Великолепно, — ответил Бобби наугад. Конечно, кто-то из мерзкой семейки Саргона, с радостью оставившей его тут. — Выслушайте меня внимательно.
Но Саргону надо было рассказать о многом.
— Тут все только и думают о том, что делают для них их друзья снаружи. Бедняги подходят ко мне и делятся этим. Они знают, что я отличен от них. Они пишут письма, прошения. Я говорю им, что, когда Бог меня освободит, я о них не забуду. Некоторые смеются надо мной. Они страдают галлюцинациями. Думают, будто они короли, или императоры, или богачи, или великие ученые, и что мир в заговоре против них… Некоторые подозрительны и жестоки… Души, одевшиеся мраком… У некоторых омерзительные привычки. Не хочешь, но видишь… Некоторые совсем пали… потеряли человеческий облик… Невозможно описать. Это очень тяжело, очень.
Синие глаза смотрели куда-то внутрь.
— Сомнений, что я Саргон, нет, — сказал он внезапно и внимательно посмотрел на Бобби.
— Другим именем я вас не называю, — сказал Бобби.
Мгновение осознания миновало.
— Этот человек, Примби, спал непробудным сном… и даже снов о жизни почти не видел. Но мне было дано узреть! Я смотрел на мир с высоты. И из мрака тоже… Саргон. Саргон — другой человек… Но так трудно…
Он умолк.
Бобби чувствовал, что они топчутся на месте. Свидание это представлялось ему иначе: говорил он, а Саргон слушал. И подслушать их было некому. А теперь — неожиданность за неожиданностью. Но изложить свой план он должен. Саргону необходимо объяснить, что от него требуется. Он опасливо покосился на ближайшие к ним группы.
— Среди нас, — заговорил он тихо и быстро, — есть те, кто хочет вас освободить. Мне надо вам сказать… — Внезапно его осенило: иносказание! — Когда я заговорю о Центральной Азии, то буду подразумевать это место, приют. Вы поняли?
— Это место… Центральная Азия. Если я Саргон… Тогда все, вполне возможно, что-нибудь еще. Но тем не менее мы по-прежнему в Англии.
— В реальности. Но я хочу вам объяснить…
— Да-да, объясните.
— Я буду говорить о великих открытиях в Центральной Азии. А иметь в виду это.
Но понял ли он?!
— Спасение! — прошипел Бобби на ухо Саргону, покосился на санитара, встретил его взгляд и осекся.
— Расскажите мне об открытиях, — сказал Саргон после паузы, будто не слышал этого решающего слова.
— Обозначение этого места, — сказал Бобби.
На лице Саргона отразилось недоумение, а санитар теперь смотрел прямо на них. Может быть, уже заподозрил что-то? Бобби жарко покраснел и без паузы принялся описывать открытия поразительного русского, которого он назвал Бобинским. Бобинский обнаружил обнесенный стенами город, не имеющий выхода.
— Да? — с интересом спросил Саргон, а санитар уже отвел глаза.
— Вроде этого места, — сказал Бобби и добавил выразительно: — Я говорю об этом месте. |