В то время, когда он разглагольствовал, «замечательные доктора» готовили инструменты для операции, с толком, расстановкой и задумчивым видом проводили на теле Андрея какие-то линии, словом, готовились не на шутку раскроить его тело белое на куски. Андрей переводил обезумевшие глаза то на них, в любую минуту ожидая, что ему без предупреждения вонзят в тело скальпель, то на ласкового Юрия Анатольевича.

— Так что вас, бесценный мой, били сегодня не какие-нибудь бандюганы, а доктора, заметьте, профессионалы, в человеческом теле — как рыбы в воде. Можете быть уверены: ни одного жизненно важного органа, ни одной косточки они вам не задели, ни один хрящичек не повредили — клятву Гиппократа давали. Да бей они вас с завязанными глазами, табуреткой или молотком, и тогда я уверен в их профессионализме. Вы, конечно, хотите знать, мой очаровательный друг, зачем вы здесь? Что мы с вами сделаем? Резонный вопрос лежащего на операционном столе человека. Но никто не может выглянуть за занавес настоящего и увидеть будущее, никто. Так что вы об этом узнаете, оказавшись в будущем. А сейчас о прошлом. То, что говорила вам Кристиночка, правда, но правда только до известной степени. Да, ее дружка разлюбимого Гошу я прооперировал… И сделал, нужно сказать, это гениально, как, впрочем, и все, что я делаю. Такой операции до меня не делал никто, мне бы за это полагалась Нобелевская премия… Но, увы, — Юрий Анатольевич развел руками, — увы, я ее не получу никогда. Это Кристина думает, что Гоша, дружок ее, умер, но он жив. Понимаете, любимый, бесценный мой Андрей Николаевич, он-то жив! Хотите убедиться?

Все это время он стоял, склонившись над Андреем, но видел Андрей только его глаза, добрые, очень человечные глаза. В это время двое других врачей продолжали подготовку к операции.

— Вот полюбуйтесь, что я сотворил из прелестника Гоши.

Перед лицом Андрея оказалась цветная фотография, на которой он увидел кентавра. Настоящего кентавра, верхняя часть туловища его была человеческой, с руками, а нижняя — коня.

— Видите, что я выделал из этого жеребца, любимый мой Андрей Николаевич. Красавец, не правда ли?! Мифы люблю, мифы Древней Греции обожаю.

Пот мгновенно прошиб Андрея, но телу стало легче, удалось даже пошевелить пальцем, силы постепенно возвращались.

— Ну что, достоин я премии? Ну, вот и вы теперь у меня. Что бы из вас эдакое сотворить? Тоже такого жеребца или чего попроще?.. — Юрий Анатольевич прошелся вдоль стола, окинув взглядом Андрея, потом снова склонился над его лицом. — Теперь вы поняли, во что вляпались, любимый мой, драгоценный, яхонтовый… Что же вы хотите, хрюкая свиньей, отсюда убежать? Эдаким кабанчиком. Или в компанию к Гоше, для стадности. Мне ведь вас убить неинтересно, я мир создаю под себя. В мире нет совершенства, в моих творениях — да, совершенство есть. А в мире… Впрочем, все это слова. Нужно, нежнейший мой, мне делом заниматься.

Врач с бандитской физиономией сделал Андрею укол в вену. Андрей решил, что сейчас он заснет, и это последнее, что он видит в этом состоянии: через некоторое время, очнувшись свиньей, он будет и воспринимать-то все по-другому. Не так, как раньше… по-свинячьи.

Но, вопреки ожиданиям, силы стали возвращаться к Андрею, он пошевелил сначала рукой, потом медленно сел…

— Это успокаивающее лекарство, любезный Андрей Николаевич. Вас никто здесь не собирается мучить.