– Прекратите! – закричала я.

Мои ноги касались умывальника, бедра ударялись о край ванны. Мне казалось, что с моего черепа содрали всю кожу.

– Умоляю, перестаньте! Мне больно, больно…

Холодное лезвие коснулось моей головы. Мои волосы, сжатые в пучок, упали мне на глаза. Масло камелии полностью испарилось, и волосы стали совершенно сухими. Переводчик без устали работал ножницами. Состриженные волосы продолжали сыпаться на пол. Хотя мне казалось, что на голове ничего не осталось, переводчик не прекращал меня стричь. Он меня не простил.

– Извините меня. Я больше не буду. Извините, – твердила я.

Мужчина ничего не отвечал. И тут до меня дошло, что я хочу понести наказание за все, что произошло у нас с его племянником. Может быть, именно поэтому я и пригласила юношу в «Ирис».

Волосы были повсюду: на моих губах, на грудях, даже пристали к волосам на лобке. Я стряхивала их, стряхивала, но все равно была ими усыпана. Его руки и пиджак тоже были все в волосах. За окном был виден только мрак. Дождевые капли катились по оконным стеклам.

Ножницы выпали у него из руки и звякнули о кафельную плитку. Колени его подкосились, переводчик тяжело задышал и закашлялся. Мы долгое время оставались без движения. Мне хотелось прикоснуться к голове и ощупать ее, но не хватило мужества это сделать, а мои руки только дрожали.

Душ был включен на полную силу. Оттуда лился крутой кипяток. Мне было неприятно смотреть на свои волосы. Они прилипали к уголкам кафеля, к мыльнице и смывались в сточное отверстие. Я не могла даже поверить, что еще совсем недавно они росли у меня на голове. Длинные, тонкие и черные, они напоминали червяков паразитов. Они сцеплялись, шевелились, любым способом пытались найти путь к бегству, но, в конечном счете, обессилев, уплывали. Переводчик повернулся ко мне, чтобы сполоснуть меня водой из душа. Я забилась в самый дальний угол ванной комнаты и опустила голову, но он меня преследовал, держа в руке шланг душа. Я не могла ни открыть глаза, ни подать голос. Кипяток проникал мне в нос, в уши, я уже не могла дышать.

– Ну и как тебе это нравится? Сделаем немножко погорячей.

Он покрутил ручку смесителя. Волосы сбились в комок и забили собой сток. Я перестала дышать и была похожа на утонувшую мышь. С наступлением ночи отключили электричество. Весь свет погас, завывания ветра раздавались все ближе. Признаков того, что дождь ослабевает, не наблюдалось. Мужчина сменил мокрую одежду. В кромешной тьме я не могла рассмотреть, какие на нем теперь были пиджак и галстук. Я по прежнему оставалась голой.

На письменном столе, на кофейном столике, на обеденном столе – везде стояло по свече. На ужин переводчик приготовил жидкую кашицу оранжевого цвета. Выложил ее в плоскую тарелку, которую поставил на пол. Я встала на четвереньки и, вытягивая шею, вылизывала оттуда содержимое. Сделать это было непросто, каша часто падала у меня изо рта, и оранжевая жижа растекалась по подбородку. Мужчина, не произнося ни слова и даже не выпив стакана воды, молча сидел на диване и наблюдал за мной. Я внимательно осматривала его библиотеку, стараясь делать это так, чтобы он не заметил. Краем глаза я видела в окне свое отражение. Голова, освещенная слабым молочно белым светом, выглядела одновременно жалкой и смешной. Словно у неоперившегося цыпленка. Коротко подстриженные волосы торчали в разные стороны, в некоторых местах – слипшимися прядями. Чтобы убедиться, действительно это я или нет, я попыталась моргнуть. Облизала языком губы.

– Ешь быстрее! – приказал мужчина.

Пламя свечей подрагивало. Мама уже никогда не сможет сделать мне шиньон. И не сможет натереть мои волосы маслом из камелии. Последние срезанные волоски падали мне в тарелку, образуя небольшой черный узор на оранжевом фоне. Я слизывала их языком и глотала.