— Он прирожденный лидер, этот Чип Доув, — говорил тренер Боб.

Он прирожденный начальник какой-нибудь секретной полиции, думал я. Чиппер Доув был симпатичным блондином, в безупречном и, наверно, даже красивом стиле; мы были темноволосой семьей, за исключением Лилли, которая была не столько блондинкой, сколько выцветшей, с головы до пят; даже волосы у нее были бледными.

Я наслаждался, наблюдая за игрой Чипа Доува, когда он выходил один на один с противником, не защищенный сильной цепочкой лайменов, но администрация сделала для тренера Боба хороший подарок: футбольной команде школы Дейри не приходилось вести игру на своей половине поля. Когда она получала мяч, она удерживала его, и Доуву редко выпадала возможность показать себя. Хотя это был первый победный сезон, который мы, ребята, могли припомнить, он оказался скучным: совсем не интересно наблюдать, как они уверенно бегают по полю и тянут время. Они не были броскими, они были сильной, точной и хорошо натренированной командой; в обороне они были не так уж сильны, некоторые команды прорывались в их зону, но не так часто: другие команды редко получали мяч.

— Они держат мяч, — кричал Айова Боб. — Впервые после войны у меня команда, которая может держать мяч.

В отношениях Фрэнни и Чипа Доува меня успокаивало только то, что Доув был таким приверженцем своей команды, что редко появлялся без сопровождения остальных дейрийских беков , а то и одного-двух лайменов. Они терроризировали в том году школьный двор, как орда кочевников, и Фрэнни иногда можно было увидеть в их лагере. Доуву она нравилась; она нравилась, похоже, всем мальчишкам, за исключением Фрэнка. Девочки в ее компании были осторожны; она просто затмевала их и, возможно, она была для них не очень хорошей подругой. Фрэнни постоянно встречалась с новыми и новыми людьми; она, может быть, была слишком любопытна до незнакомцев, чтобы хранить ту верность, которую ожидают девочки от подруг.

Не знаю, меня в эти вопросы не посвящали. Иногда Фрэнни устраивала для меня свидания, но девочки обычно были старше меня, и из этого ничего не получалось.

— Все считают тебя симпатичным, — говорила Фрэнни, — но тебе надо немного побольше разговаривать с людьми; знаешь, нельзя просто так сразу начинать обниматься.

— Я не начинаю обниматься, — говорил я ей. — Я никогда не дохожу до того, чтобы обниматься.

— Ну, — говорила она, — это из-за того, что ты просто сидишь и ждешь, что что-то произойдет. Все знают, о чем ты думаешь.

— Ты не знаешь, — ответил я. — Не всегда знаешь.

— Ты имеешь в виду — обо мне? — спросила она, но я ничего не ответил. — Слушай, мальчик, — сказала Фрэнни, — я знаю, что ты слишком много думаешь обо мне, если ты это имеешь в виду.

Это именно тогда, в Дейри, она стала называть меня мальчиком, хотя между нами был всего лишь год разницы. И как бы я ни обижался, прозвище ко мне прилипло.

— Слушай, мальчик, — сказал мне как-то в душевой спортзала Чип Доув. — У твоей сестренки самая лучшая задница в школе. Она перепихивается с кем-нибудь?

— Со Стратерсом, — сказал я, хотя надеялся, что это не так; но Стратерс был, по крайней мере, лучше, чем Доув.

— Стратерс! — удивился Доув. — Этот чертов гребец? Этот дурень, который гребет?

— Он очень сильный, — сказал я; это было чистейшей правдой, гребцы все сильные, а Стратерс был самым сильным из них.

— Да, но он дурень, — ответил Доув.

— Только и знает, что целыми днями таскать весла! — сказал Пенни Метц, хафбек, который всегда — даже в душевой — дежурил справа от Доува, как будто и здесь ожидая передачи мяча.