2.00. Обручение Гитлера с Евой Браун. Свидетели бракосочетания – Борман и Геббельс.

3.30. Гитлер диктует свое политическое завещание. Гросс-адмирал Дёниц должен стать его преемником в качестве главы государства и главнокомандующего вермахта.

5.30. Англичане переходят Эльбу вблизи Артленбурга.

Гамбург необходимо защищать как крепость, вплоть до последнего человека. Повсюду возводятся баррикады, создается фольксштурм, по всем госпиталям собирают героев, последний, самый последний, последний-наипоследний набор бросают на фронт, как и боцмана Бремера, который заведовал в Осло, в штабе адмирала, хранилищем навигационных карт. Начиная с весны 1944 года он был там, можно сказать, незаменим, пока не получил отпуск на родину, в Брауншвейг, куда и укатил. Он приехал к жене и своему годовалому сыну, которого увидел впервые, сын уже обзавелся зубками-в чем боцман не преминул убедиться – и говорил «папа». По окончании отпуска он снова отправился в свое хранилище карт и доехал до Гамбурга в переполненном вагоне пассажирского поезда, оттуда на военном грузовике до Плёна, на другой день конная повозка доставила его в Киль, откуда он намеревался морским путем добраться до Осло. Однако в Киле он был прикомандирован к противотанковому подразделению и после трехдневных занятий с фаустпатроном направлен в Гамбург, где ему надлежало явиться в новое подразделение, которое должно было вступить в свой последний бой в Люнебургской пустоши.

Он добрался до Гамбурга около полудня, подкрепился походным пайком – двумя ломтиками военного хлеба и маленькой баночкой ливерной колбасы – и отправился побродить по городу.

«Извиняюсь», – сказал он, потому что своей походной амуницией оттолкнул в сторону женщину, вставшую в очередь позади него.

«Ничего страшного», – ответила Лена Брюкер.

Она ушла домой сразу по окончании работы в продовольственном ведомстве – сняла рабочую одежду и, поскольку солнце временами все-таки выныривало из облаков, надела костюм. Прошлой весной Лена немного укоротила юбку. Ее ноги, как ей казалось, смотрелись еще вполне прилично, а года через три-четыре для такой юбки она уже будет старовата. Лена натерла ноги светло-коричневой краской под цвет чулок, тщательно размазав более темные места, и, стоя перед зеркалом, начертила сзади на икрах тонкую черную линию. Затем прошлась несколько раз перед зеркалом, пока не убедилась, что теперь ноги выглядят так, будто на них шелковые чулки. На Гросноймаркт пахло гарью и строительным раствором. Прошлой ночью в дом у Миллернских ворот попала бомба. Над горой обломков до сих пор поднимались струйки дыма. Кустики перед домом от нежданной жары зазеленели, а те, что росли слишком близко от горящих руин, засохли, какие-то ветки даже обуглились. Она прошла мимо кафе Хайнце, от которого уцелел лишь фасад. Рядом с входом на вывеске еще можно было прочитать: «Танцевать swing запрещено! Имперская палата культуры». Уже давно никто не убирает с тротуаров груды развалин. Бары давно закрыты, никаких тебе танцев и стриптизов. Запыхавшись от быстрой ходьбы, она подошла к кинотеатру Кнопфа; увидев длинную очередь, подумала, что, может, все-таки удастся попасть на сеанс, и встала позади солдата морской пехоты, юного боцмана.

Так Герман Бремер и Лена Брюкер, идя разными дорогами, оказались рядом друг с другом, и он толкнул ее своей поклажей, матросским рюкзаком с привязанной к нему скатанной серо-зеленой крапчатой плащ-палаткой.