— Да, мэм, — кивнул он, прекрасно ее понимая. Дейзи круглыми от удивления глазами смотрела на мать.

— Она тебе угрожала! — недоверчиво уточнила она.

— И очень даже сурово.

— И… и эта фраза насчет тещи…

— Давай поговорим об этом позже. Собирайся. — Он провел огрубевшей ладонью по лицу так, что затрещала щетина. — Не возражаешь, если я позаимствую твою бритву? Мне не хочется оставлять тебя одну и ехать домой, чтобы побриться.

Дейзи собиралась, а он звонил из спальни по телефону. Она высовывалась из ванной, стараясь услышать, что он говорит, но почти ничего не смогла разобрать. Наконец она сдалась и сосредоточилась на своих занятиях, посматривая в зеркало. У нее было ощущение, что все происходящее нереально. Она обычная библиотекарша, Дейзи Май нор, прожившая всю жизнь в маленьком городке. Люди, ей подобные, никогда не ожидают, что с ними может случиться такое! Но она решила отправиться охотиться на мужа, а теперь кто-то охотится за ней! Да-а, кругом открылся сезон охоты.

В ванную заглянул Джек:

— Все о’кей: с твоей семьей все согласовано. Мои помощники сопроводят твою мать и тетю Джо в дом Бет. Они уже через пару часов будут вне пределов досягаемости.

— Ну и отлично. — Она наклонилась ближе к зеркалу и нанесла на губы немного блеска, затем сделала шаг назад. — Ванная твоя. Бритва в медицинском шкафчике.

Джек посмотрел вниз на Мидаса, который, разумеется, последовал за ними в ванную и теперь, плюхнувшись на брюшко, с упоением грыз шнурки на его ботинках.

— У тебя есть клетка или ящик, куда мы могли бы посадить его на время нашего отсутствия?

— Нет, но это не важно. — Она нагнулась и оттащила щенка от его добычи. — Мы забираем его с собой. — И, произнеся это, направилась одеваться.

Темпл задержался за завтраком, привычно состоявшим из стакана свежевыжатого апельсинового сока и рогалика со сливочным сыром. Обычно он уходил из дома около восьми тридцати, но сегодня медлил, хотя было уже восемь сорок пять. Патриция, их кухарка и экономка, покинула кухню, чтобы заняться уборкой спален и стиркой.

Дженнифер не завтракала. Она редко ела по утрам, потому что ее мутило из-за вчерашней выпивки. Сегодня тошнота была вызвана натянутыми нервами. Она сидела и медленно тянула кофе, мечтая подлить в чашку хоть капельку виски, но не осмеливаясь сделать это. Если она добавит одну капельку, то не удержится и прибавит вторую, и скоро от кофе ничего не останется. Руки ее дрожали, и она сжимала пальцы вокруг чашки, молясь, чтобы эта дрожь прекратилась. И чтобы Темпл поскорее ушел, потому что не знала, сколько еще сможет продержаться.

Он с ней, как обычно, не разговаривал. Они жили в одном доме, но вели почти абсолютно раздельную жизнь. Он больше не рассказывал ей, когда и на каких общественных встречах ее могли ждать как жену мэра. Он не сообщал ей ни куда пойдет, ни когда ждать его домой. Он не делился с ней событиями дня. Не упоминал даже, если ему звонили дети, хотя она догадывалась по их словам, что делали они это регулярно. Должно быть, он общался с ними по рабочему телефону.

Ей подумалось, что она уже потеряла их безвозвратно. И от этой мысли горечь поднялась ко рту мучительным пузырем боли. Ее малыши… они выросли. Но какая-то часть материнского сердца всегда помнила то время, когда они только-только появились на свет из ее тела, когда были крохотными и беспомощными, а она была их миром… и они принадлежали ей.

Ее дети ее стеснялись. Они не желали с ней говорить, чувствовали себя неловко рядом с ней. Это сделал Темпл, но с ее помощью. Она искала утешения в бутылке, вместо того чтобы смотреть правде в глаза: мужчина, которого она любила, не любил ее… никогда не любил и никогда не полюбит.