— «Здесь праотцы села… сном непробудным спят!» — продекламировал Этуотер, входя через незакрытую калитку внутрь. — Коралл к кораллу, камушек к камушку, — продолжал он, — здесь главная арена моей деятельности в южных морях. Одни были хорошие, другие скверные, а большинство, как всегда и всюду, — никакие. Тут лежит один, который вилял хвостом, как пес; если вы подзывали его, он несся к вам, как стрела из лука, а если он являлся незваным, надо было видеть его умоляющие глаза и заплетающиеся, пританцовывающие шажки. Да, теперь его заботы окончились, он покоится там же, где лежат цари и министры, а все его поступки — разве они не вписаны в летопись? А вот этот был с Пенрина; подобно всем пенринцам, он плохо поддавался укрощению — горячий, ревнивый, вспыльчивый, одним словом, с характером. Теперь он успокоился в мире. И так все они. «И мертвых погребла ночная тьма…»

Он стоял в ярком зареве закатного солнца, склонив голову; голос его звучал то мягко, то резко, в зависимости от того, что он говорил.

— Вы любили этих людей? — спросил Геррик, растроганный.

— Я? — переспросил Этуотер. — Избави бог! Не принимайте меня за филантропа. Я не люблю людей, не выношу женщин. Если мне и нравятся острова, то лишь за то, что здесь мужчин и женщин видишь без всяких приложений, без париков и треуголок, без нижних юбок и цветных панталон. Этого я, правда, любил. — Он поставил ногу на холмик. — Он был настоящий дикарь с темной душой. Да, его я любил. У меня бывают причуды, — добавил он, пристально глядя на Геррика, — я способен увлекаться. Например, мне нравитесь вы.

Геррик поспешно отвернулся и устремил взгляд вдаль, где облака начинали толпиться вокруг погребаемого дня.

— Я никому не могу правиться, — проговорил он.

— Вы ошибаетесь, — возразил его собеседник, — впрочем, люди всегда заблуждаются относительно себя. Вы привлекательны, очень привлекательны.

— Только не я, — повторил Геррик. — Я никому не могу нравиться. Если бы вы знали, как я себя презираю — и за что…

Голос его прозвучал громко в тиши кладбища.

— Я так и понял, что вы себя презираете. Я видел, как кровь бросилась вам в лицо, когда вы упомянули Оксфорд. Я и сам чуть не покраснел, видя вас, джентльмена и человека, в обществе этих презренных волков.

Геррик с испугом уставился на него.

— Волков? — переспросил он.

— Я сказал: волков, презренных волков, — повторил Этуотер. — Знаете ли вы, что, когда сегодня я был у вас на судне, я дрожал от страха.

— Вы отлично это скрыли, — пробормотал Геррик.

— Привычка… И все-таки я боялся, боялся двух волков. — Он медленно поднял руку. — Но что же, Хэй, бедная заблудшая овечка, что вы делаете в компании двух волков?

— Что я делаю? Ровно ничего, — ответил Геррик. — Ничего дурного не происходит, всё как на ладони. Капитан Браун — славный человек, он… он… — В ушах у него прозвучал голос Дэвиса: «Ждите похорон», и пот выступил у него на лбу. — Он человек семейный, — закончил он. глотнув, — у него дома дети… жена.

— Значит, славный человек? — проговорил Этуотер. — И мистер Хювиш, без сомнения, тоже?

— Нет, этого я не скажу, — ответил Геррик.