О, вы бы видели его рожицу, мои птенчики! Она побледнела и застыла как у покойника! Его голубые глаза напоминают две дырки в зонтике. Старик молча смотрит мимо меня. Как будто он только что вышел от мастера по набиванию чучел. Вот так кончаются великие карьеры! Вот так тают, тают, тают честные мужи! Дир стал дежурным по станции! Окаменелостью! Эта девка только что обратила его в рабство. Сделала моим заложником, вещью, промтоваром. Она мне его отгружает, дарит, кладёт к ногам. Она даёт его примерить так, чтобы он стал мне впору. Она ставит между нами покойника: его легенду. Отныне мне достаточно взглянуть на Папу некоторым манером, и его указка дрогнет, его скипетр обратится в спектр.
Она сливает. Словоохотливая! Неистощимая! Незапрудимая! Её не волнует то, что её партнер как в рот воды набрал. Она делает меня свидетелем, кастрюлей для варки её откровений. Она мне рассказывает об их ночном загуле в компании с одной знакомой парочкой. О бутылках шампанского, которые он засосал. Как он вырядился. Выпустил рубашку поверх брюк, завернулся в простыню и надел ведро для шампанского вместо шлема. С зонтиком на плече вместо алебарды он пел «Вечную славу нашим предкам». Камилла (это ее имя) всё еще давится от смеха.
Я тоже смеюсь в открытую. Сдаётся мне, что Старик вот-вот разгрызёт ампулу с цианидом, чтобы покончить с этим дерзким репортажем. Тем более что теперь девица переходит от главы с клоунадой к главе с интимными подробностями. По её мнению, Дир — ещё тот гусак! Обычно выпивка гасит амурные позывы. У бухих (особенно в таком возрасте, любезно уточняет она) слабая мембрана. У них не твёрдая рапира. Они уже не смелые. Их мужское начало становится расплывчатым. Их добрыми намерениями вымощена дорога в ад. Они могут оттянуться только с помощью пальца или вприглядку. Подсовывают эрзац. Путают передок с напёрстком. Исполняют роль «У меня давно не было». Не таков мой Почтенный, он, несмотря на шампанское, был не мраморным, а из мрамора! В лежаке он её угостил таким брютом! Настоящий любовник, считает она, с такими способностями, что слов нет, такими смелыми выдумками, такими комбинациями, что не передать, с вызовом буржуазным устоям. Неутомимый новатор! Изобретатель потрясных штучек! Знает всю секреторную систему! Всю нервную систему: точки, в которых звучит патетическая. Мой босс знает секреты акупунктуры. Осязательность под высоким напряжением! Паганини (с двадцатью четырьмя капризами) любви. Он играет на женщине, как виртуоз на Гварнери.
Вот почему, несмотря на разницу в возрасте, Камилла испытывает уважение к лысому. Такие смычки, как у него, не валяются под копытом (и даже под брюхом) у коня. Его лик вызывает трепет. Впечатляет.
Я прекращаю скалиться. Схожу с дистанции. Его престиж несколько пострадал, но он уже восстановлен, исцелён, подкрашен. Он вырастает в размерах! Сверкает огнями! Я снова чувствую в нём шефа, принимаю его верховенство, испытываю радость быть его подчинённым. До сего времени я и не знал, что он существует сексуально. Яйцевидный череп. Его служебное положение делало его орган в моих глазах невозможным. Теперь же я знаю, что оргазм возможен благодаря именно «служебному» состоянию его органа.
Малышка пьёт из бокала её открывателя.
— Ах, притворщик! — фыркает она. — Твой апельсиновый сок такой же крепкий, как и ты!
Босс начинает приходить в себя. Лицо светится снисходительностью и скромностью. Он похлопывает опытной рукой по загорелой ляжке своей ночной спутницы.
— Маленькая доносчица! — шепчет он почти растроганно с модуляцией, в которой сквозит очень скорое вознаграждение.
В эту самую минуту судьба, которая предоставила нам небольшую автономию, появляется в облике и в пёстрой курточке посыльного.
— Один месье хочет вас видеть в приёмной гостиницы, месье! — сообщает он Старику.
— Что ж, — говорит Старик, который хоть и не любит отдыхать, но всё же дорожит своей безмятежностью. |