– Что значит – если поживешь?

– А то, что завтра твой батальон могут в Шиндант отправить. А ты что, не знал?

– Нет, а это где?

– Где-где, в Караганде... Хотя лучше сказать, в Кандагаре... От Шинданта до Кандагара далеко, как отсюда до самого Шинданта. Но по-любому, это Афган, братишка...

Гарик озадаченно почесал затылок. Он знал, что Афганистан где-то недалеко, но что его туда могут засунуть, он как-то не думал...

Отец собирается на работу – в согнутом положении, покачиваясь, надевает грязные разбитые ботинки. Плохо ему с глубокого похмелья, а мама стоит над душой, «пилит» его.

– Когда ж это все закончится, старая ты скотина!

Похоже, она уже и забыла, что вчера ночью «квасила» на кухне вместе с ним... Спивается мама. И Настя боялась, что сама когда-нибудь сопьется. Жуткие условия, мужа нет, два «спиногрыза» на руках. Денег нет: отец все пропивает, а если что и приносит в дом, так это водку, чтобы распить вместе с женой... Такие вот пироги...

Отец ушел, мать отправилась в комнату, досыпать. Настя набрала воды из-под крана, ушла к себе, чтобы напоить проснувшегося Лешика. Где-то она слышала, что некоторые матери поят своих детей кипяченой водой. Глупости какие. Сама она никогда не кипятила воду для своих ребят и соски не мыла – упала, подняла и в рот. Больше грязи – шире морда...

Лешик напился и успокоился. Зато проснулся Даниилка. Смотрит на мать голодными глазами. Молчит, ничего не говорит, знает, что можно и по загривку схлопотать... Нет, сердце у Насти не каменное. Она любит своих детей. И кормит их по мере возможности... Сегодня детям повезло. В холодильнике остался кусок ливерной колбасы: отец принес в придачу к бутылке. Картошка есть, но ее чистить надо...

Настя нашла на кухне горбушку черствого хлеба, колбасы тоже мало – всего хватило на два бутерброда. Покормила Лешика и Даниилку и сама захотела есть. А денег нет, декретное пособие только через неделю будет... Разве что к Ольге сходить, «трешку» занять...

Настя умылась, глянула на себя в зеркало. Она же совсем еще молодая, а уже обабилась – еще не располнела, но уже набирает вес, за собой не следит, одевается как придется... Двадцать два года, мужа нет, и если она так дальше себя будет вести, то не будет никогда. На работу надо выходить, дети уже большие, по два года четыре месяца – в детский сад уже пора. На людях будет работать – хочешь не хочешь, а лоск на свои перышки наводить придется. Глядишь, и ухажер появится...

Она причесалась, поплотнее запахнула халат, сунула босые ноги в тапки. К Ольге пойдет... Открыла дверь и вздрогнула: на пороге стоял незнакомый солдат. Улыбка до ушей, глаза – два медных пятака на солнце; шинель, как в песне – пуговицы в ряд, ярче солнечного дня... Шапка набекрень, погоны толщиной с паркетину, аксельбанты, белый ремень, сапоги со шнуровкой. В руке чемодан.

– Здравия желаю! Здесь Серегины живут?

– Здесь... – обомлела Настя.

«Неужели с Гариком что-то случилось?»

– А я от Гарика!

– Что с ним?

– Ничего, – нахмурился парень. – Пока ничего...

– Что значит «пока»?... Да ты заходи, заходи...

Солдат кивнул, в торжественно-важном величии прошел в дом. Осмотрелся.

– Извини, у нас не убрано, – смутилась Настя.

– Ничего, ничего. Я и не к такому привык...

– А к какому?

– Разве Гарик в письмах не писал?

– Писал...

– Где служит, писал?

– Да, в Средней Азии служит.