|
И следующее, что сделает советник обвинения, так это укажет на тот простой факт: если мистер Бентли сам купил мышьяк, тогда, значит, отпадают всякие сомнения в вине его жены. Единственное, что ей оставалось сделать, так это ухитриться украсть две щепотки мышьяка, воспользовавшись отсутствием мужа, и что невозможно себе представить, будто Бентли просил ее сыпать этот порошок ему в пищу, как она о том заявляет. Это просто невероятно, ведь ему-то было известно, что это не какой-нибудь безвредный порошок, а мышьяк. Понимаете? И элементарная, сущая правда, что Бентли сам вынуждал жену, неведомо для нее самой, убивать его, вызовет у судейских только смех. А так как нет ни малейших доказательств правды, то, признаться, я в данном случае не могу, как всегда, осуждать своеобразие судейского ума.
— Но как же мы сможем это доказать? — растерянно спросил Алек. — О, я благословил бы судьбу, если бы знал, но если мы не докажем, что это правда, миссис Бентли повесят, и в этом вы можете быть совершенно уверены. — О Роджер! — воскликнула Шейла. — Какой ужас! — Да, ужас! Я в поезде, когда ехал в Уичфорд, раскидывал умом и так, и этак, но нет даже проблеска надежны, что мы сумеем найти выход из положения. По-видимому, Бентли был умнее всех пас. — А если все рассказать ее адвокату? — предложил Алек. — Разве не наступил такой момент, когда требуется специальное знание законов? — Да, если мы не сможем сами что-нибудь придумать тогда придется обращаться к адвокатам, но мне хотелось бы, если возможно, этого избежать. Понимаете, неизвестно, как они воспримут наши выводы. У меня такое ощущение, что не слишком-то всерьез, и я не могу их за это винить, будь оно все проклято! Мы же приходили к нашим выводам постепенно, поэтому и воспринимали их более или менее естественно. Однако огорошить сразу неподготовленного человека нашими выводами и открытиями? Да им они покажутся фантастическими бреднями. Нет, не думаю, что мы должны передоверить дело адвокатам миссис Бентли, разве уж больше не останется никаких других средств, чтобы доказать ее невиновность. Но у нас есть еще для этого время. Алек молча курил, Шейла приподняла остывший утюг и рассеянно рассматривала его низ, Роджер, глядя в потолок, продолжал поджаривать на огне свои икры. — Ну, пожалуйста, скажите хоть что-нибудь, — взмолилась Шейла, когда молчание затянулось на три минуты. Три минуты тянутся очень долго, когда ум сбит с толку, а нервы взвинчены. — Ладно, скажу, — улыбнулся Роджер. — Насколько я понимаю, существует одна лишь надежда, а именно: надо найти свидетельство психической неполноценности Бентли. Если у нас нет доказательств, чтобы подтвердить свою правду, мы должны попытаться найти доказательства несостоятельности его поступков с точки зрения здравою смысла. — Хороший план, — одобрил Алек, и Шейла тоже кивнула в знак согласия. — Не знаю, как далеко это пас заведет, но попытаться стоит, так как это единственное, что мы можем предпринять. Да! Я только что сказал, что времени у нас достаточно, и в определенном смысле это так. Ну а с другой точки зрения, времени остается очень мало. В целях его экономии предлагаю разделить наши силы и каждому работать с полной отдачей. Надо сделать сотни запросов, навести тысячу справок, так что давайте действовать сепаратно. В вашем ведении, Шейла, — Уичфорд, ты, Алек, сосредоточься на Лондоне. Это означает, что вам надо будет опросить как можно больше людей, знавших самою Бентли, или что-нибудь о нем, или знакомых с людьми, которые были знакомы с ним, или с двоюродными братьями тех, кто с ним когда-либо встречался, — и так далее, и расспросить всех этих людей, тактично или прямо в лоб, как вам угодно, не случалось ли им замечать в его поступках того, что называется "странным". |
