— Еще бы! Разумеется! — согласились лицеисты. — Ведь и дамы, и девицы будут?

— Надеюсь. Разошлем, по крайней мере, пригласительные повестки всей здешней знати. Так вот, изволите видеть, потребуются некоторые расходы. Не учинить ли нам для сей цели добровольную складчину?

Последнее предложение было принято точно так же единодушно, только один Пушкин промолчал и даже нахмурился. Когда члены совещания, радостно болтая, стали расходиться, он один поплелся к себе повеся нос.

— Что это ты, будто в воду опущенный? — заметил ему с порога своей камеры друг и сосед его Пущин.

Пушкин пробурчал только что-то непонятное и захлопнул за собою дверь.

Полчаса спустя, когда Пущин улегся уже в постель и начал читать на сон грядущий какой-то новый журнал, до слуха его вдруг донеслись из-за тонкой стенки соседней камеры всхлипывания и вздохи. В изумлении он опустил книжку и стал прислушиваться. Не было сомнения: Пушкин плакал навзрыд.

— О чем это, Пушкин? — с участием спросил он.

Ответа не было, но всхлипывания стали тише и глуше, как будто рыдавший уткнулся лицом в подушку.

— Кто тебя опять обидел? — не отставал со своим допросом Пущин.

— Никто… замолчи, пожалуйста… услышат… — донесся наконец раздраженный ответ.

— Ума не приложу! — продолжал Пущин. — Только что ведь радовался, как ребенок, что будешь «лицедействовать», а теперь…

— А теперь не буду, ни за что не буду!

— Да почему же? Ага! Понимаю, все та же история: тебе ведь из дому в последний раз деньги прислали только к Пасхе, и у тебя уж ни гроша для складчины не осталось?

— Может быть…

— Не "может быть", а наверное так. У меня самого кошелек теперь тоже как есть пустыня Сахара. Придется попризанять у кого-нибудь. Почему бы и тебе не занять?

— Нет, я и то уж должен тебе…

— Да Горчаков, например, сколько угодно будет ждать; он всегда так рад помочь…

— Нет, у Горчакова-то я уж ни за что ни гроша не возьму!

— Вот те на! Что он тебе сделал?

— Ни-ни! Он на меня дуется.

— За что?

— За то, что я давеча хотел его замуж выдать.

Пущин рассмеялся.

— Пустяки! Ты, брат, судишь по себе. Он добрейший малый…

— А я злющий? Благодарю за комплимент!

— Да уж что греха таить: ты чересчур… не знаю, как деликатнее выразиться… не то горд, не то злопамятен…

— И прекрасно! И не связывайся тогда со мной!..

— Вот и обиделся опять!

— Ни слова больше! Не мешай мне спать!

— И то правда, проспись, душа моя: утро вечера мудренее. А я — поверь моему дружескому слову — так ли, сяк ли, а улажу дело.

На следующее утро Пущин действительно «уладил» было дело. Когда Пушкин явился к Иконникову и объявил о своем решении не участвовать в спектакле, то, к великому удивлению своему, услышал, что за него внесена уже Пущиным довольно крупная сумма. Очевидно, тот занял ее для него. Повторив еще раз свой отказ, Пушкин побежал распушить своего коварного друга.

— Кто тебя поставил нянькой надо мной? — напал он на него. — Кто дал тебе право вмешиваться в мои дела?

— Дружба наша, — с сердечной искренностью отвечал Пущин. — Я занял у Горчакова лично для себя…

— Как? У Горчакова? — закипятился еще пуще прежнего упрямец.