Также выдали два кругляша нашивок, называемых на флоте «штат», и объяснили, что куда пришить. Командир группы, зашедший в баталерку, спросил меня за парашютную книжку в УПК. Узнав, что я имею прыжки, задал мне пару вопросов по материальной части людских десантных парашютов, про тип летательных аппаратов, с которых прыгал, площадки и еще про что-то, что положено знать парашютисту. Оставшись довольным моими ответами, он залез в шкаф, открыл ящик и сунул мне в руки парашютный значок.
— Вот тебе «прыгунок», носи на форменке, у нас разрешается. Спрашивать не должны: просто так у меня никто «прыгунок» не наденет, но учти, спохабишься на прыжках — сдеру значок перед строем.
Минут сорок я приводил себя в надлежащий вид, пришивал «штаты» на положенные расстояния, отглаживал брючины, заминал, как положено, пилотку. Мою старую форму мичман положил в вещмешок, с которым я прибыл. Сапоги я сам привязал к ремешкам, предназначенным для крепления химзащиты. Форма потом очень пригодилась для нарядов по камбузу и других строительных работ. А о преимуществе хороших необрезанных яловых сапог на зимних выходах перед короткими флотскими ботинками «прогарами» или гражданскими сапогами-«дутышами» даже и говорить нечего. Правда, все это я узнал потом, а сейчас я был совсем юный «карась» — водолаз-разведчик.
Служить и учиться здесь было очень интересно. Пока мы были в статусе «молодой группы», проходящей боевое слаживание, мы не ходили ни в какие наряды и не привлекались на подсобные работы. Мы должны будем пройти всю программу обучения, совершить несколько прыжков, учебных спусков с аквалангом, поучаствовать в учениях, только тогда мы станем «полноценной» группой специального назначения. А пока — ежедневные занятия. Как ни странно, с физической подготовкой мне здесь было намного легче. Бегать я не переставал и выпросил у своего мичмана старый рюкзак-десантника образца пятьдесят четвертого года, забил его песком и носился на утренних кроссах с ним за спиной. На занятия мы переодевались в маскировочные халаты, уже порядком потрепанные и выцветшие, получали полностью оружие и снаряжение, макеты тротиловых шашек, выпиленные из дерева и залитые для веса свинцом, макеты гранат Ф-1, по нескольку автоматных рожков с холостыми боеприпасами, малогабаритные радиостанции «Сокол» и со всем этим носились по окрестным сопкам. Больше всего мне нравилась тактико-специальная подготовка и топография. Ходили по азимуту, искали нашего замкомгруппы, изображавшего из себя какой-нибудь вражеский объект, пытались, разбившись на пары, скрытно подойти к нему и бесшумно захватить. Командир вечно экспериментировал с составом пар, переназначал разведчиков, смотрел за перебежками, переползаниями, развертыванием группы в боевые порядки и вечно был всем недоволен. Иногда мы, навьюченные по самое «немогу», спускались к морю и, зайдя в него по грудь, шли вдоль берега, шли долго и упорно, и это выматывало похуже, чем утренние пробежки. Шли в связке всей группой, делая петлю из троса и накидывая её на плечо, таща друг друга паровозиком. Как-то раз шли больше трех километров, и, когда свернули за скальный выступ, командир дал команду на разворачивание в линию и выход на берег. Пока мы суетились, с берега по нам открыли огонь матросы старшего призыва, обеспечивающие проведение занятий. В группу полетело несколько взрывпакетов, специально приготовленных для взрывов в воде. Кто-то попытался нырнуть, и его тут же контузило прямо в воде. Я кое-как вытащил автомат сзади из-за плеч и сделал несколько очередей в сторону берега. Куда там моей вялой очереди! С берега нас поливало несколько стволов, и, откуда стреляли, вычислить было абсолютно невозможно. Матросы-разведчики служили уже достаточно долго, и обнаружить кого-либо на берегу за камнями не было никакой возможности. Полный провал. Выползли на берег и, даже не слив воду из ботинок, побежали по азимуту. |