Дмитрий Быков. Отсрочка
...И чувство, блин, такое (кроме двух-трех недель), как если бы всю жизнь прождал в казенном доме решения своей судьбы. Мой век тянулся коридором, где сейфы с кипами бумаг, где каждый стул скрипел с укором за то, что я сидел не так. Линолеум под цвет паркета, убогий стенд для стенгазет, жужжащих ламп дневного света неумолимый мертвый свет... В поту, в смятенье, на пределе - кого я жду, чего хочу? К кому на очередь? К судье ли, к менту, к зубному ли врачу? Сижу, вытягивая шею: машинка, шорохи, возня... Но к двери сунуться не смею, пока не вызовут меня. Из прежней жизни уворован без оправданий, без причин, занумерован, замурован, от остальных неотличим, часами шорохам внимаю, часами скрипа двери жду - и все яснее понимаю: все то же будет и в аду. Ладони потны, ноги ватны, за дверью ходят и стучат... Все буду ждать: куда мне - в ад ли? И не пойму, что вот он ад. Жужжанье. Полдень. Три. Четыре. В желудке ледянистый ком. Курю в заплеванном сортире с каким-то тихим мужиком, в дрожащей, непонятной спешке глотаю дым, тушу бычки - и вижу по его усмешке, что я уже почти, почти, почти как он! Еще немного - и я уже достоин глаз того, невидимого Бога, не различающего нас. Но Боже! Как душа дышала, как пела, бедная, когда мне секретарша разрешала отсрочку страшного суда! Когда майор военкоматский - с угрюмым лбом и жестким ртом уже у края бездны адской мне говорил: придешь потом! Мой век учтен, прошит, прострочен, мой ужас сбылся наяву, конец из милости отсрочен - в отсрочке, в паузе живу. Но в первый миг, когда, бывало, отпустят на день или два - как все цвело, и оживало, и как кружилась голова, когда, благодаря за милость, взмывая к небу по прямой, душа смеялась, и молилась, и ликовала, Боже мой.
I ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЕ Ты помнишь, мы сидели вчетвером. Пустынный берег был монументален. К Европе простирался волнолом. За ближним лесом начинался Таллин. Вода едва рябила. Было лень Перемещать расслабленное тело. Кончался день, и наползала тень. Фигурная бутылка запотела. Федотовы еще не развелись. От Темы к Семе не сбежала Тома, Чьи близнецы еще не родились И не погнали Тому вон из дома. Бухтин не спился. Стогов не погиб Под колесом ненайденной машины. Марину не увел какой-то тип. Сергей и Леша тоже были живы. Тень наползала. Около воды Резвились двое с некрасивым визгом, Казавшимся предвестием беды. Федотов-младший радовался брызгам И водорослям. Смех и голоса Неслись на берег с ближней карусели. На яхтах напрягали паруса, Но ветер стих, и паруса висели. Прибалтика еще не развелась С империей. Кавказ не стал пожаром. Две власти не оспаривали власть. Вино и хлеб еще давали даром. Москва не стала стрельбищем. Толпа Не хлынула из грязи в квази-князи. Еще не раскололась скорлупа Земли, страны и нашей бедной связи. Тень наползала. Маленький урод Стоял у пирса. Жирная бабенка В кофейне доедала бутерброд И шлепала плаксивого ребенка. Пилось не очень. Я смотрел туда, Где чайка с криком волны задевала, И взблескивала серая вода, Поскольку тень туда не доставала. Земля еще не треснула. Вода Еще не закипела в котловинах. Не брезжила хвостатая звезда. Безумцы не плясали на руинах. И мы с тобой, бесплотных две души, Пылинки две без имени и крова, Не плакали во мраке и тиши Бескрайнего пространства ледяного И не носились в бездне мировой, Стремясь нащупать тщетно, запоздало Тот поворот, тот винтик роковой, Который положил всему начало: Не тот ли день, когда мы вчетвером Сидели у пустынного залива, Помалкивали каждый о своем И допивали таллинское пиво? О нет, не тот. |
