– Я напьюсь вашей крови. Я наполню ею все пустые бутылки.

Влад с пробивающимся во взгляде отчаянием посмотрел на меня, мол, не молчи, продолжай убалтывать, предлагай варианты, борись за жизнь, но я «завис» в полной апатии. Мой друг все еще надеялся на повторение чуда, когда я одной фразой «вылечил» Филина и спас жизнь всем нам. Но в тот раз ситуация была иной: Филин считал себя обреченным и страстно хотел жить; когда я подарил ему жизнь, конфликт исчерпался. Леся, в отличие от него, хотела напиться нашей крови, и вряд ли какой-либо суррогат удовлетворит ее.

– Открывай ящик! – приказала мне Леся.

Я потянулся к замкам. Нельзя так падать духом, говорил я себе. Надо брать с нее пример. Молодец, баба! Притворилась, затаилась, улучила момент и плеснула горячим кофе в лицо Владу. Пока он выл раненым зверем, она приставила к его горлу тесак. Казалось бы, ни за что не поверишь, что наш малыш может прижать к ногтю Кинг-Конга. А вот на тебе!

Я поднял крышку и вопросительно посмотрел на Лесю.

– Закапывай контейнеры! – крикнула она, повела дурными глазами по сторонам, отыскивая место, и показала на ложбину, в которой лежала. – Здесь!

Я поднял кружку, которая лежала у затухающего костра, и принялся рыть ею яму. Едва я зачерпнул песка, как грохнул выстрел. Кружка с жалобным звоном вылетела из моей руки, сверкнула сквозной дырой и шлепнулась на холм.

– Руками, Вацура, руками! – страшно улыбаясь, сказала Леся, опуская автомат. – Ногти свои жалеешь? Жаль, нет у меня щипцов, я бы повыдергивала их, чтоб не жалел… Быстрее, не заставляй меня снова стрелять!

Она боялась рассвета. Небо уже посветлело, звезды потухли, и на горизонте обозначилась ломаная кайма гор. Стоя на коленях, я разгребал песок; под ним обнажился крепкий, как асфальт, ссохшийся грунт. Я царапал его, скреб, бил кулаком, но не мог углубить яму, и тогда Леся, приблизившись ко мне, стала стрелять в землю, разрыхляя ее. Пули вонзались в грунт между моими пальцами, выбивая фонтанчики пыли. Острая боль обожгла ребро ладони, и частые крупные капли крови стали срываться с руки на песок.

– Ну, что? Стало легче? – заботливым голосом спросила Леся.

Пуля вырвала клок кожи, словно край ладони откусила пиранья. Если она сейчас меня убьет, подумал я, то яму придется копать Владу. А ему и без того невесело.

Я поднял лицо, глянул в черные глаза садистки и улыбнулся.

– Конечно, – ответил я. – Теперь намного легче. Спасибо тебе!

И вогнал окровавленную ладонь в разрыхленный грунт. Влад, ставший неузнаваемым из-за опухшего, безобразного лица, смотрел на меня китайскими глазами, потом с трудом поднялся и принялся таскать из ящика к яме контейнеры.

Мы складывали их рядами, выравнивали, как потребовала наша девушка, по шнурку, прокладывали колючками – два здоровых идиота корячились у ног молодой дряни. Я чувствовал, что у Влада, как и у меня, заканчивался лимит, отведенный на покорность. Невозможно было бесконечно долго топтать самолюбие; я мог взорваться в любой момент, и даже страх смерти не стал бы препятствием.

Полюбовавшись на братскую могилку изотопов, Леся приказала замести следы, забрать все вещи, кроме сумки с запасом воды, и идти к горам. Чтобы мы с Владом не смогли переговариваться, она, угрожая стрельбой без предупреждения, запретила нам сближаться, и мы шли этаким треугольником: мы с Владом впереди, а конвоирша, на равном удалении от нас, сзади.

Пустыня, как дьявольская сковородка, опять начала жарить. Очень скоро мы захотели пить. На нашу просьбу пустить по кругу бутылочку Леся отвечала непристойной гадостью, которую лучше не воспроизводить.