| 
                                     Теперь они возвращались с высоко поднятой головой. Егершмитт подошел к зеленому дому и поднялся по ступенькам крыльца. На сером от пыли лице играла странная улыбка. Он стал рыться в карманах куртки и извлек ключ. Женщины поставили тюки на землю и следили за его движениями.
 — Возвращаешься, как только опасность миновала! — крикнул ему Милан. 
Анна живо остановила его: 
— Милан! 
Егершмитт поднял голову. Он увидел Милана, и глаза его сверкнули. 
— Возвращаешься, как только опасность миновала? 
— Да, возвращаюсь! — крикнул Егершмитт. — А вот ты теперь уйдешь! 
Он повернул ключ в замке и толкнул дверь; женщины пошли за ним. Милан обернулся. 
— Подлые трусы! — буркнул он. 
— Не надо их провоцировать, — сказала Анна. 
— Это трусы, — повторил Милан. — Подлое немецкое отродье. Еще два года назад они нам сапоги лизали. 
— Неважно. Не стоит их провоцировать. 
Старик кончил говорить; его рот оставался полуоткрытым, как будто он молча продолжал излагать свои суждения по поводу сложившейся ситуации. Его большие круглые глаза наполнились слезами, он поднял брови и вопросительно посмотрел на Горация и Невилла. Те молчали. Гораций резко отвернулся; Невилл подошел к столу, взял документ, некоторое время рассматривал его, а затем недовольно оттолкнул. У старика был сконфуженный вид; в знак бессилия и чистосердечности он развел руками и в пятый раз сказал: «Я оказался в совершенно неожиданной ситуации; я надеялся, что мы спокойно обсудим имевшиеся у меня предложения». Гораций подумал: «Хитрая лиса! Откуда у него этот тон доброго дедушки?» Он сказал: «Хорошо, ваше превосходительство, через десять минут мы будем в отеле "Дрезен"». 
— Приехала Лерхен, — сказала Анна. — Ее муж в Праге; она беспокоится. 
— Пусть она придет. 
— Ты считаешь, что ей будет спокойнее с таким сумасшедшим, оскорбляющим людей из окна, как ты… — усмехнулась Анна. 
Он посмотрел на ее тонкое спокойное осунувшееся лицо, на ее узкие плечи и огромный живот. 
— Сядь, — сказал он. — Не люблю, когда ты стоишь. Она села, сложив на животе руки; человечек потрясал газетами, бормоча: «Последний выпуск «Пари-Суар». Покупайте, осталось два экземпляра!» Он так кричал, что осип. Морис купил газету. Он прочел: «Премьер-министр Чемберлен направил рейхсканцлеру Гитлеру письмо, на которое, как предполагают в британских кругах, последний должен ответить. Вследствие этого встреча с господином Гитлером, назначенная на сегодняшнее утро, перенесена на более позднее время». 
Зезетта смотрела в газету через плечо Мориса. Она спросила: 
— Есть новости? 
— Нет. Все одно и то же. 
Он перевернул страницу, и они увидели темную фотографию, изображавшую что-то вроде замка: средневековая штуковина на вершине холма, с башнями, колоколами и множеством окон. 
— Это Годесберг, — сказал Морис. 
— Это там находится Чемберлен? — спросила Зезетта. 
— Кажется, туда послали полицейское подкрепление. 
— Да, — сказал Милан. — Двух полицейских. Итого шесть. Они забаррикадировались в участке. 
В комнате опрокинулась целая тележка криков. Анна вздрогнула; но лицо ее оставалось спокойным. 
— А если позвонить? — предложила она. 
— Позвонить? 
— Да. В Присекнице. 
Милан, не отвечая, показал ей на газету: «Согласно телеграмме Германского информационного агентства, датированной четвергом, немецкое население Су-детской области занято наведением порядка, включая вопросы, связанные с употреблением немецкого и чешского языков».                                                                      |