|
Руки его во избежание провокаций со стороны полицейских были демонстративно засунуты глубоко в карманы. Полицейские теряли терпение. Игумнов их отлично понимал. В какой-то момент старший смены в полицейском джипе у рации что-то сказал, и миштара — полиция — вооружилась короткими деревянными палками. Харедим продолжали бесноваться. Полицейские пробовали приблизиться, но те быстро отбегали. Рыжий, похожий на козла, отступал со всеми, но тут же возвращался. Полицейские начали планомерно теснить крикунов с тротуара. Игумнов наблюдал. Когда миштара придвигалась, козел только вертелся, не уступая ни сантиметра тротуара, руки он по-прежнему держал в карманах. Громко что-то орал, прячась за спинами. Наконец ему все-таки врезали. Игумнов надеялся, что это сделал кто-то из бывших русских ментов. Козел, как водится везде, бросился к полицейской машине жаловаться. Старший послал его… Игумнов чувствовал профессиональную солидарность.
Дела Неерии и его собственные как секьюрити были гораздо сложнее. Голан снова предупредил, на этот раз Игумнова: — Мы сможем обеспечить охрану Неерии. Но только после того, как он отчитается за три миллиона долларов! — Я жду сообщения Рэмбо. Он над этим работает… — Может, найдете ему гаранта в Израиле. У тебя есть кто-нибудь? —Я как раз об этом думаю… Игумнов поднялся в квартиру к Неерии. — Вы не уходите? — Родственники Неерии — нехилые, вооруженные жители территорий, поселенцы — были Арабову надежной защитой. — Я хочу отлучиться… — Вы возьмете машину? — Неерия поднял крупные влажные глаза. Игумнов вспомнил ортодоксов на улице. —Нет, тут недалеко. На перекрестке Меа-Шеарим и Царей Израиля было пустынно. Стена здания, сложенная из иерусалимского камня, была похожа на поленницу березовых дров под окнами у дома в Шарье. Такие же щербатые камни лежали под ногами. Игумнов стоял в центре ультрарелигиозного квартала — узких безлюдных улочек эпохи средневековья, оживших старинных гравюр. Отсутствующие жители находились в многочисленных синагогах по соседству, в глубине каменного лабиринта, они должны были вот-вот появиться с окончанием молитв, с первыми вечерними звездами на исходе Субботы. Игумнов прошел вдоль Меа-Шеарим — узкой, тускло освещенной. Нижние этажи темных домов сплошь поблескивали витринами запертых лавок. В большинстве было одно и то же. Серебряные чаши, кубки, семисвечники за металлическими узорными шторами… Юдаика, амулеты для беременных… Все, что необходимо для жизни верующего. Против сглаза. Молитвенники… Объявления на русском на столбах обещали бесплатное обрезание, удачный бизнес. «Хотите 10 000 долларов — приходите к нам…». «МНОГО ДЕНЕГ! ЗВОНИ!..» Автобусы все еще не ходили. Ветер тащил полиэтиленовые пакеты на мостовую. По неубиравшемуся в течение полутора суток тротуару шелестели обрывки газет. Из-за угла внезапно донеслись голоса. Игумнов свернул в переулок к синагоге. Из крепостного вида здания, с небольшими бойницами-окнами, уже накатывали во двор волны молящихся: долгополые черные сюртуки, черные чулки, гольфы, шляпы… Средневековые одеяния — серые чулки на худосочных щиколотках, туфли, гольфы, поднимавшиеся выше колен, меховые широченные шапки, камзолы. Игумнов остановился поодаль — отсюда ему был виден каждый выходивший из здания. Игумнов внимательно вглядывался. Над крепостью-синагогой, над Святым городом сверкнули три первые звезды. Суббота закончилась. Последние слова молитв возносились поверх крыш окрестных домов уже со двора. «Теперь главное — не упустить…» Переулок был полностью забит молящимися. Сюда уже вливались потоки верующих из соседних синагог. |
