|
В нее входили весьма уважаемые люди. Неерия заказал ужин в номер. Игумнов проследил за тем, чтобы все было в порядке. Словно шутя, осмотрел старцев. Обхлопал карманы, талии. Закрыл номер, вышел, чтобы взглянуть снаружи. Все было в порядке. Возвратился с другой стороны. Какой-то человек стоял на площадке перед отелем. Игумнов вошел в вестибюль, обернулся. Человек уже уходил. На ближайшей машине зажглись подфарники. Человек приезжал не на прием. Когда Игумнов его увидел, он поспешил ускорить отъезд. Игумнову показалось, что тот приезжал не один и ждет напарника. Было любопытно на него взглянуть. В отличие от Москвы, в отель мог войти каждый. Светло-рыжий блондинистый парень, шедший навстречу, был Игумнову определенно знаком. Пройдя несколько шагов, он как бы случайно оглянулся. Блондин у машины смотрел в его сторону.
«Секьюрити…» Все те же пиджаки — черные, легкие, рукав в одну четверть. «Он был в московской синагоге с израильским лидером! Этот тут не случайно…» Здешние борцы с террором, даже уйдя в частные детективы, не меняли хозяев… Игумнов еще постоял. Проходивший мимо хасид ахнул трубочным табаком. В отеле в огромных окнах холла зажглись огни в свисающих сверху нитях. Игумнов поднял голову: холм, с которого он смотрел днем вниз на отель и банк, возвышался мощным океанским лайнером. «Кидрон» казался рядом маленькой яхтой, пускающейся в одиночное кругосветное плавание. С переносного телефона в руке Игумнов позвонил в Центральную Азию. Была идеальная слышимость. Мужской тонкий голос вежливо ответил на чистом русском: — Его сейчас нет, но он в Бухаре… Все в порядке. Игумнов набрал еще номер РУОПа в Москве, но вовремя дал отбой. Бутурлин ничем не мог ему помочь. «Всю жизнь так: сначала солю, потом пробую!» Рядом в доме шторы на первом этаже не были задернуты. Там занимались слушатели религиозной школы. Бархатные черные кипы, свисающие с пояса нити. Белые ритуальные плащи, малые таллиты с кистями. Черные шляпы, такие же, как у Михи и его учеников, лежали на столах. На автобусной остановке у отеля стоял молодой парень в черной бархатной кипе — возможно, студент этой ишивы. Парень был рыжеватый, светлые волосы спускались с головы сосульками. «Острый умный подбородок, редкая рыжая бородка, как у евнуха… Где-то я его видел…» На нем были зачуханные джинсики, рюкзачок. Рваные кроссовки. «Господи! Откуда?!» Внезапно вспомнил: «Иисус Христос из Назарета!.. У него тут полно родственников по матери…» Сын Божий словно сошел с полотен картин всемирно известных мастеров. Подошел атобус. Йешуа уехал. Телефон в руке Игумнова затрезвонил. Это был Голан. — От Рэмбо ничего? Я имею в виду факсы с документами… Копии постановления о возбуждении дела… — Нет. Голан вздохнул: —Тогда это по твоей части. Встречай. Подъезжают! Кудим, он же Промптов, — с приятными чертами лица, с армейской выправкой, — присматривался к номерам подъезжавших автобусов, держался спокойно. На нем были цвета хаки брюки, такая же рубаха. Второй, поодаль, незнакомый — два набухших глаза, как два кулака… Туркмения… Он стоял на выходе из Таханы Мерказит, поигрывая мускулами, — в джинсовой паре, воротничок рубахи поднят. «Сухой поджарый кобель, руки в карманах, передок подан навстречу, обе руки в задних карманах брюк — „жопниках“…» Кудим и Туркмения держались врозь, однако чем-то были похожи — спортивной статью ли, пластичностью спортсменов. Игумнов оставил машину, по другой стороне улицы Яффо прошел вслед за соотечественниками. |
