|
Туркмения успел добежать до нее. От остановки как раз отходил длинный иерусалимский автобус, один из первых, отправившихся в то утро. Спускавшиеся в обход по серпантину секьюрити не успели. Туркмения протянул водителю пять шекелей, получил сдачу. Держался спокойно. Водитель подмигнул ему в зеркало над головой. Он принял его за одного из румынских рабочих, которых в районе Катамоны жило великое множество. Туркмения сел впереди, тут было что-то вроде четырехместного купе, пассажиры парами сидели лицом к лицу. Напротив мясистая девка в погонах десантницы, с карабином на коленях, с голубыми глазами, коровьими большими губами, читала молитвенник. Губы ее шевелились. Соседкой ее была молодая марокканка в короткой юбке, с необыкновенно красивыми ногами. Сидевшая рядом с Туркменией деваха была в футболке. От одной подмышки к другой было выведено крупно: «KAMIKADSE». Тяжелые груди ее прядали на поворотах. В автобусе было людно. Вязаные кипы мужиков. Бархатные береты и шляпки религиозных евреек. Словно с фотографий времен русско-японской войны или прибытия экспедиционного корпуса союзников в Одессу. Сидевшие по другую сторону прохода молодые супруги были бывшие соотечественники. В газетах потом написали, что они оставили дома двух маленьких детей и направлялись заключать договор о покупке квартиры. На Тахане Мерказит им предстояло пересесть в автобус, шедший на Тель-Авив. Супруги встали рано. Зевали, широко раскрывая рты… Молодой российский еврей что-то громко бубнил подруге в конце автобуса. Здоровый мужик в черной рясе — греческий монах — смотрел в окно. Ватная женщина с огромным животом, казалось, будто уже умерла, только об этом не догадывалась…
Это был автобус 18-го маршрута, шедший из района проживания иерусалимской нищеты, как назвало его в тот день израильское телевидение, в сторону Центральной автобусной станции — Таханы Мерказит, которому суждено было уже через несколько минут взлететь в воздух… Пока об этом знал только один человек — молодой араб, сидевший недалеко от Туркмении, туго перепеленатый взрывчаткой… Шум взрыва в автобусе на Яффо был слышен на Агриппас в «Ирина, Хэлена-турс». Стряпчий включил радио. Ивритский диктор со скоростью автомата сообщил о несчастье. «Снова террорист-самоубийца. Снова 18-й маршрут. Есть пострадавшие…» Все трое выскочили на улицу. Со всех сторон уже неслись надрывные завывания сирен машин полиции и «Скорой помощи». В Израиле жизнь научила полицию и врачей принимать меры в считанные минуты. Улицы Яффо и Сарэй Исраэл перед Центральной автобусной станцией были уже перекрыты. Перекресток был одним из наиболее оживленных на этой самой напряженной иерусалимской трассе. Автобусы обычно шли тут вплотную, один за другим, в обе стороны, почти касаясь друг друга… Видимо, это учитывали люди «Хамас», организовывавшие взрывы… Как и то, что было воскресенье — первый рабочий день израильской недели. Люди ехали на работу, солдаты возвращались в военные части после субботних отпусков. —Назад!.. К месту взрыва не пускали. От автобуса катил густой черный дым. Там уже боролись с огнем. Появившиеся неизвестно когда бородатые, в черных костюмах и шляпах, религиозные ортодоксы, харедим, первые бежали с каталками, перевозившими пострадавших к машинам «Скорой помощи» — «амбулансам», реанимационным. Страшное завывание подкатывавших и уезжавших машин продолжалось… Куски обшивки автобуса разбросало на огромной площади вместе с кровавым веществом. Уже виднелись накрытые пленкой неподвижные тела на асфальте… Несколько десятков мальчиков религиозной ишивы на перекрестке молились вслух, истово отбивая поклоны перед собой и на стороны. Темнолицый солдат-эфиоп с карабинами плакал не стесняясь. Мелькали черные шляпы, белые сорочки, телекамеры журналистов. Люди кричали. Какая-то мать рвалась в автобус, там осталась дочь… Перекресток был усеян битым стеклом. |
