С тех пор отношение Антона к жене поменялось. Она превратилась из просто жены, матери ребенка, хозяйки дома в нечто большее, в священное, в продолжение его самого, а значит, окружающие должны были обращаться с ней, как и сам царь: трепетно и уважительно. К тому же он вдруг преисполнился иррациональной уверенностью, что пока эта женщина будет Верховной жрицей, пока она будет хранить традиции, ничего плохого с его детищем, его Лакедемоном — не случится.

Сама Светлана к своему особому статусу относилась с суровым равнодушием. Тогда, десять лет назад, бой с лютоволком полностью опустошилее. В припадке безудержного гнева она вспыхнула на краткий миг ослепительно яростным светом, обожгла Зверя, уничтожила монстра лютым бешенством, но вслед за этим, в мгновение ока погасла сама, как гаснут утром звезды. В ее сердце будто не осталось ничего живого: только пепел и прах.

Сначала, бывало, она тихо плакала ночами по чудесным временам до Великого Коллапса. Вспоминала, как в первые годы существования Лакедемона с тщеславием и гордостью взирала на других, ведь она была женой царя; как ревновала мужа; как всеми правдами и неправдами добивалась должности Верховной жрицы; как без ума любила сына. Но тот потусторонне-зловещий миг, который заставил обычную женщину превратиться в неистового берсерка, наполнил ее неимоверной силой, позволив пробить клинком толстую шкуру лютоволка (которую с трудом пробивали и пули), этот миг дотла выжег все прошлые страсти. Прежние устремления и мечты оказались ничтожной пылью, и отныне ее не интересовали интриги храмовых жриц, верность или неверность мужа, наряды девушек, приобретение красивых вещей, последние слухи... Теперь ей хотелось одного: чтобы ее больше никто не трогал, и потому Верховная жрица закуталась в ледяную недоступность, которая внушала страх окружающим. Она, как положено, совершала ритуалы, голосовала на Совете, говорила какие нужно слова, но ей не было до всего этого никакого дела. Единственное, чем она до сих пор дорожила, — ее статус, но не из гордыни, а лишь потому, что он давал ей возможность отстраниться от всех остальных.

И вот, шагая по пыльным улочкам Лакедемона к Храму Славы, Светлана еле заметно кивала приветствующим ее людям. Она спешила, чтобы как можно быстрее скрыться в личной келье, пристроенной к храму специально для Верховной жрицы, ибо ощущала непривычное беспокойство. Известие, что отряд, возглавляемый Артуром, отправился не просто на окраины Таганрога, а в сам город, стало ветром, который раздул пепел ее души, и, оказалось, что под толстым слоем потухших страстей все еще исходят жаром угли. Она пыталась залить их ледяной водой равнодушия, но ничего не получалось. И потому, подходя к храму, Светлана не ответила на приветственные выкрики юношей и девушек, занимающихся на поле стадиона, а проскользнула к себe, заперлась и села на пол, застланный шкурой того самого лютоволка, собственноручно убитого ею много лет назад.

Отдышавшись, Верховная жрица почувствовала себя лучше, но спустя минуту воспоминания, будто река, прорвавшая дамбу, затопили ее с головой. Она поднялась, подошла к грубовато сколоченному столу, сняла с шеи цепочку с маленьким ключиком, открыла замок шкатулки, перебрала содержимое и достала листок, сложенный вчетверо.

Сколько раз она хотела сжечь этот обрывок прошлого, оставшийся из жизни, похожей на ускользающий сон, да почему-то все не доходили руки... Что-то мешало оборвать последнюю ниточку призрачную связь с тем временем, когда она не была еще волчицей, женщиной Антона.