Тимура, лежавшего на дне моторной лодки, Знахарь с Афанасием внесли во двор на руках. Он был в сознании, но выглядел так, будто попал под заходивший на посадку самолет.

Лодочник, мужичонка с серым испитым лицом и беспокойно бегающими глазками, поспешно ретировался. Пять зеленых сотен, которые отсчитал ему Знахарь, он молча сунул за пазуху, потом завистливо взглянул на знахаревские хоромы, нажал кнопку стартера, встал к штурвалу и был таков.

Когда Тимура осторожно уложили в сарае на подстилку, Афанасий, шустро перебирая кривыми бурятскими ножками, начал носиться по дому. Поначалу казалось, что он бестолково суетится, но не успел Знахарь толком сообразить, что же делать, чем Тимуру помочь, а у шамана все было на мази.

Горячий двухведерный самовар уже стоял в сарае. В шайку была налита вскипевшая вода, и бурятский колдун сыпал в нее какие-то травки.

– Помоги мне, Майкл, однако. Раздевать Тимура надо.

Они стянули с Тимура изодранную – в крови и испражнениях – одежду. Все его тело было в гематомах и ссадинах. На самых чувствительных местах краснели совсем свежие ожоги. Но на первый взгляд повреждений, опасных для жизни, не наблюдалось. Тимур, стиснув зубы, смотрел на своих друзей и глухо стонал. В чуть раскосых, по-восточному, глазах его не было в этот момент ничего, кроме усталости и муки. Когда его неловко шевельнули, он попросту отключился.

Афанасий покачал головой.

– Однако лечить надо крепко. Уходи, Майкл.

Зная его манеру лечения, Знахарь молча вышел из мрачного жилища на солнечный двор и направился в дом. Там он достал из холодильника пару бутылок «Грольша» и, выйдя во двор, уселся за стол, где они с Афанасием только что пили чай.

– С утра выпил – весь день свободен, – сказал Знахарь равнодушному голубому небу и открыл бутылку пива.

Из сарая доносилось буханье шаманского бубна и завывания. Но Знахарь уже ничему не удивлялся. Несколько раз доносились вскрики Тимура, потом – успокаивающее бормотание Афанасия. Бурятская народная медицина, как видно, не признавала болеутоляющих средств.

Прошлой осенью, когда Афанасий аналогичным образом лечил Семена, Тимур заметил:

– У настоящего мужчины боль вызывает только улыбку.

– Ты себя имеешь в виду? – ядовито поинтересовался тогда Знахарь.

– Нет, – грустно вздохнул Тимур, – я слабый городской отросток… Куда мне!

Ужинали они уже втроем. Выпив настоя бурятских травок, Тимур четыре часа проспал, словно мертвый, но проснулся весьма бодрым. Знахарь был приятно удивлен и очень доволен, что ему не пришлось вспоминать навыки реаниматора. Афанасий уверял, что синяки пройдут за неделю – и следов не останется.

Тимур сидел на стуле, поставленном спинкой вперед, будто Щорс на лихом коне и под красным знаменем. Голова обвязана, кровь на рукаве…

На рукаве крови не было, но за спинку стула осторожно держались его распухшие посиневшие пальцы. А вокруг головы и впрямь был намотан бинт. Косичку ему Афанасий безжалостно отстриг и, выбрив череп, приложил к затылочной части листья каких-то лопухов с вонючей мазью.

– Дырка в голове, однако, – пояснил он и добавил, заметив беспокойство в глазах Знахаря, – не насквозь.

За чаем Тимур рассказал про вынужденный визит к Кислому и про его предложение.

Знахарь удивлялся сам себе, но ему с трудом удалось сдержать слезы, когда он понял, что Тимур терпел муки из-за своего отказа предать его. Он ведь мог бы схитрить, сказать, что согласен, а потом рассказать все, и они бы вместе придумали, как Кислому глаз на жопу натянуть.