– Она… Иногда она ездит на троллейбусе, а иногда ходит пешком… Я не знаю, как именно сегодня…

– Ничего страшного. Опишите ниже все возможные маршруты. Мы все проверим. Когда закончите с этим и с фото, нужно будет написать заявление, чтобы Следственный комитет возбудил дело.

– Уже? – Она наткнулась на недоуменный взгляд и торопливо поправилась: – В смысле… Так быстро?

– Таковы правила. – Следователь опустил глаза, выровнял стопку бумаги. – Не переживайте, Марина… Антоновна. Это нужно, чтобы как можно скорей помочь Ане. Так у нас будут все полномочия, понимаете? При пропаже несовершеннолетнего Следственный комитет всегда возбуждает дело об убийстве. Стандартная процедура.

– Убийстве, – повторила Марина тихо.

– Стандартная процедура, – торопливо повторил следователь, словно магическую формулу, которая должна была ее успокоить. – Это, разумеется, ничего не значит. Не волнуйтесь. Я продиктую, что написать.

Марина кивнула. Голова кружилась, как будто по ней хорошенько врезали чем-то тяжелым. Это к лучшему.

Головокружение было как хорошая анестезия, и Марина мысленно пожелала, чтобы оно подольше не заканчивалось.

После того как формальности были соблюдены, Анатолий Иванович велел ей снова позвонить домой. Она повиновалась механически.

– Идемте, Марина Антоновна. – Следователь тяжело поднялся со стула, потянулся за фуражкой. – Сейчас мы возьмем с собой одного моего коллегу, а перед этим нужно, чтобы вы зашли в кабинет 212 – это на втором этаже – и дали там образец буккального эпителия. Скажете, что…

– Моей… Что?

– Аня – ваша биологическая дочь?

– Что? – Марина закусила губу, глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. – Да, конечно.

– Тогда нам нужен буккальный эпителий, – терпеливо повторил Анатолий Иванович, – чтобы получить образец ДНК. Просто соскоб с внутренней стороны щеки. Это совершенно безболезненно, не волнуйтесь.

– О. Не знала… Я раньше об этом ничего не знала. Да, конечно.

Следователь внимательно смерил ее взглядом с ног до головы:

– Марина Антоновна, вы нормально себя чувствуете? Не нужно вызвать врача?

Она недоуменно уставилась на собственные руки, машинально разглаживающие плиссированную модную юбку снова и снова, как будто это могло подсказать правильный ответ:

– Нет. Я чувствую себя… Нормально. Я готова ехать.

– Ладно. – В голосе следователя ей послышалось глубокое недоверие. – Но, пожалуйста, если почувствуете, что вам становится плохо, сразу скажите, хорошо?

– Да, конечно. Я скажу.

Остаток дня промелькнул как в тумане. Марина не привыкла не понимать, что происходит, слушать чужие указания, вместо того чтобы раздавать собственные, как дома или в редакции. Но оказалось неожиданно легко и даже приятно отставить в сторону руль и ветрила и позволить другим разбираться в ее беде. И Анатолий Иванович, и его коллега Наталья (темный дешевый костюм, неожиданно острый и тяжелый для молодой женщины взгляд) знали, что делают. Марина – нет.

Поэтому она послушно позволила женщине в белом потереть мягкой палочкой ее щеку изнутри (и это было безболезненно, совершенно безболезненно) и поехала домой вместе с Анатолием Ивановичем и какими-то еще уверенными людьми, чьи лица она едва запомнила. Когда они переступили порог квартиры, она почему-то почувствовала себя так, словно зашла в это аккуратное гнездышко с современным и стильным ремонтом впервые. Все казалось непривычно пустым.