— Чем кончится, интересно? Смогут гаишники нагадить?

Аркадий, хоть и видел мой перстень, не удержался.

— Не знаю. Постараюсь договориться с ними.

Калинин скрипнул своей шофёрской кожанкой — чёрной, с сизым отливом. Она от прадеда перешла по наследству. Настоящий раритет, не какая-нибудь декоративная. Грубовато скроенная и небрежно сшитая, а стоит дорого. Только Аркадий ни за что с иней не расстанется — это семейная реликвия.

Новый трамвай — синяя «двойка» с рекламой мороженого «Валио» — был настигнут нами и без труда оставлен позади. Калинин покосился на мой перстень и умолк. Он знал мою вспыльчивость и отходчивость, а потому решил подождать до лучших времён. Я чувствовал себя двоечником, которого вызывают к завучу, а то и к директору школы. И если моя мать, царствие ей небесное, подписывала все замечания не глядя, то теперь я могу огрести по полной. И огребу, скорее всего, потому что у этих гаишников имеются связи где-то наверху.

Всю жизнь надо мной довлеет начальство. Старшие чины на таможне и в милиции. Режиссёры и постановщики трюков — на съёмках. Разрешительный отдел МВД, налоговые инспектора, государственная власть… И ни разу я не сумел доказать свою правоту, хоть и старался. Мог только уйти на другое место, и там лучше не становилось. И сейчас тоже…

Богат я, а что толку? Теперь отвечаю не только за себя, но за штат сотрудников. Если прикроют лавочку, все останутся без работы. И винить будут меня — не гаишников. Как тоскую я по пьянящей, яркой и залихватской бедности прежних лет, когда был свободен и смел. Я и сейчас не трус, но вынужден юлить и договариваться. Положение обязывает считаться с общепринятыми правилами, что для меня — хуже смерти.

Дождь припустил сильнее. Заблестел асфальт, к которому уже прилипли жёлтые листья. Я хотел напомнить Калинину о том, что пора включить дальние фары, но он сделал всё сам. Стало совсем темно — не то утро на дворе, не то вечер. Сначала проскочили какое-то длинное — на весь квартал — здание в два этажа. Поставить его на попа — получится небоскрёб. А так — только место занимает. Дальше мелькнул поворот на ЦПКиО, к буддийскому храму. Справа, перед зданием районной администрации, торчала уродливая, облезлая лиственница. Я в очередной раз удивился, почему её до сих пор не спилили. Она росла тут и во времена моего детства — когда мы ездили в парк кататься на коньках.

Тогда я был другим. На что-то в жизни надеялся. Набежала тучка — и уплывёт; вновь засияет солнце. А теперь еду в тумане, который, похоже, никогда не рассеется. Вспоминал трамвай «двойку» тех лет — с синим и красным огнями, как мой перстень. А потом — разноцветные гроздья лампочек над катком. Как всё было просто, ясно, легко. Жили скромно, но не тяготились этим. Думали, что счастье обязательно придёт к нам. А оказалось, что из всей нашей тогдашней компании в живых остался один я. А им было бы сейчас не больше тридцати семи. Как на войне побывали…

Я видел, что Аркадий борется с собой, хочет о чём-то спросить. Ничего, подождёт. Он потом целый день будет отдыхать в ожидании новой поездки — играть на компьютере или смотреть телевизор в холле. А мне придётся, ещё до визита гаишников, разобраться с текучкой. Каждое утро началось с того, что Светлана составляла для меня перечень неотложных дел.

Аркадий с шиком свернул к подъезду агентства. Охранник Саша Бобков выскочил из дверей — в ночном камуфляже и в фирменном берете с нашивкой — эмблемой нашей фирмы. На поясе у него болтались кобура и электрошокер. Распахнув передо мной дверцу джипа, он встал навытяжку.