– Не знаю, я никогда не носила черное.

– А вы попробуйте. Теперь у вас более светлые волосы, и черное будет вам очень к лицу. Здесь где-то есть и черное вельветовое пальто, почти такое же, как то, которое вы надевали вчера вечером.

– Откуда вы знаете, что я его брала? – изумилась Джилли.

Гарриет лукаво усмехнулась:

– А вы разве еще не видели свою фотографию в «Лондон ньюс»? Газета на кухне.

«Макс Флеминг и Джилли Прескотт в клубе „Спенглз“ прошлым вечером». Аманда Гарланд рассматривала фотографию своего брата. На снимке он был под руку с девушкой, которую она сама еще несколько дней назад с сомнениями отослала к нему на работу, полагая, что та слишком юная, слишком неуклюжая и слишком бесцветная, чтобы иметь право называться Девушкой «Гарланд». Выходит, она ошиблась, и этой Джилли Прескотт удалось привлечь к себе внимание брата, чего не смогли добиться самые красивые девушки в Лондоне.

Аманда швырнула газету на журнальный столик и постаралась придать своему голосу как можно более естественные интонации:

– Ну, я не знаю, что тебе сказать, Макс.

– Тебе и не надо ничего говорить, Мэнди. Я просто хотел все рассказать тебе сам до того, как ты увидишь газеты и сделаешь неверные выводы. А поскольку кто-то должен позвонить маме и…

– Я все поняла. Он пожал плечами.

– Нет, скажи, – продолжала настаивать она, – за этим романтичным фото ничего не стоит? Это и впрямь только для того, чтобы вызвать приступ ревности у Ричи Блейка?

– Ты же сама говорила, что мне следует больше бывать на людях.

– Да, говорила, но я нисколько не сомневалась, что ты не станешь меня слушать!

– Ну вот видишь, я послушал.

– Да… – Аманда осторожно погладила рукав его пиджака:

– Дорогой, обещай мне, что будешь осторожен.

– Осторожен? Аманда, да что у тебя на уме?

– Послушай, Макс, я знаю, она превосходная стенофафистка, но я не советую тебе так далеко заходить в роли благородного рыцаря.

Изящное платье из черного шифона сидело на Джилли так, словно было сшито для нее. Разглядывая себя в зеркале, она вспоминала, как рука Макса обнимала ее за талию и прижимала к груди. Кого он, собственно говоря, обнимал, когда они танцевали в «Спенглз», – призрак своей покойной жены или ее, Джилли Прескотт? Не воспоминание ли о Шарлотте заставило печально потемнеть его взгляд за мгновение до того, как он поцеловал ее? Джилли почувствовала, что в горле у нее стоит комок и что-то подозрительно похожее на слезы туманит ей глаза.

Она поморгала, глотнула воздуху и сосредоточилась на вдевании в уши тонких серебряных сережек-колечек и застегивании на шее серебряной цепочки, которую мама подарила ей на восемнадцатилетие. Потом надела элегантные черные туфли на высоком каблуке, которые Макс купил ей в магазине и которые стоили не меньше ее двухнедельной зарплаты в адвокатской конторе. Какие красивые туфли, с изящным ремешком вокруг щиколоток…

Джилли еще раз повернулась, на этот раз быстрее, так что платье волной закружилось вокруг бедер. Она вдруг показалась себе старше. Нет, не старше, взрослее. Платье странным образом облегало ее фигуру, подчеркивало изгибы, делало ее… соблазнительной! Интересно, почувствует ли Ричи этот соблазн? Какая, впрочем, разница?

Что бы Ричи ни думал о ее преображении, у Петры наверняка возникнет сильное желание выцарапать ей глаза. Возможно, ей не стоит жалеть, что у нее увели Ричи, но вот о купании в грязи забывать не надо! Раздался стук в дверь.

– Войдите! – воскликнула Джилли, беря черное вельветовое пальто и направляясь к двери, чтобы выйти в гостиную.