Рут взяла трубку. Голос ее звучал так, словно она только что смеялась:

– Алло?

– Это я, – сказала Валери.

Она ожидала, что ее голос будет дрожать, но он звучал ровно, бесстрастно.

– Эй, ты где? – спросила Рут.

Валери почувствовала, что глаза у нее защипало от слез, но слова по‑прежнему звучали твердо.

– Я кое‑что узнала про Тома и мою мать…

– Вот черт! – прервала ее Рут. Валери замолчала. От ужаса у нее отяжелели руки и ноги.

– Ты что‑то знаешь? Ты знаешь, о чем я говорю?

– Я рада, что ты узнала, – ответила Рут так поспешно, что ее слова почти натыкались друг на друга. – Я хотела рассказать, но твоя мама умоляла, чтобы я этого не делала. Она заставила меня поклясться, что я не скажу.

– Она тебе об этом рассказала? – Вэл чувствовала себя совершенной идиоткой, но у нее никак не получалось поверить, что она правильно поняла сказанное. – Ты знала?

– Она ни о чем другом не могла говорить, когда узнала, что Том мне проговорился. – Рут рассмеялась, а потом неловко замолчала. – Не то чтобы это давно началось. Честно. Я сказала бы, но твоя мама пообещала, что сама это сделает. Я даже пригрозила, что расскажу, но она заявила, что будет все отрицать. Но я пыталась делать намеки.

– Какие намеки?

У Вэл вдруг закружилась голова. Она закрыла глаза.

– Ну, я ведь посоветовала тебе посмотреть регистрационные списки чатов, помнишь? Послушай, какая разница! Я просто рада, что она тебе сказала.

– Она мне не говорила.

Наступило долгое молчание. Валери слышала дыхание Рут.

– Пожалуйста, не злись на меня, – наконец произнесла Рут. – Я просто не могла тебе сказать. Не хотела я, чтобы это шло от меня.

Вэл отключила телефон. Она пнула ногой пустую бутылку, посмотрела, как она катится в лужу, а потом топнула по луже. Отражение девушки расплылось. Единственным, что осталось четко видно, был ее рот – красная полоса на бледном лице. Она потерла его рукой, но краска только размазалась.

Когда пришел следующий поезд, Валери села в него, протиснулась на растрескавшееся оранжевое сиденье и прижалась лбом к прохладному окну. Телефон зазвонил, но она отключила его, не посмотрев на экран. Когда Вэл снова повернулась к окну, то увидела отражение своей матери. Ей понадобилась секунда, чтобы понять: она смотрит на себя в макияже. Сгорая от ярости, девушка быстро прошла в туалет.

Помещение было грязным, но просторным, с липким резиновым полом и жесткими пластиковыми стенами. Вонь мочи смешивалась с запахом искусственных цветов. Лепешечки использованной жвачки украшали стены.

Валери села на крышку унитаза и заставила себя расслабиться, глубоко вдыхая гнилостный воздух. Ногти ее больно впились в мягкую плоть рук, и благодаря этому она овладела собой и почувствовала себя немного лучше.

Вэл удивила сила ее ярости. Гнев затопил ее так, что ей стало страшно, что она начнет орать на кондуктора и пассажиров поезда. Она не могла представить, как выдержит всю поездку, и уже чувствовала себя совершенно измученной усилиями, которые ей приходилось тратить, чтобы держать себя в руках.

Вэл потерла лицо и посмотрела на свою дрожащую ладонь, испачканную винно‑красной помадой. Затем она расстегнула рюкзак и высыпала его содержимое на грязный пол раскачивавшегося на ходу поезда.

Ее фотокамера со стуком вывалилась на пол вместе с парой кассет пленки, школьной книгой – «Гамлетом», которого ей следовало уже давно прочесть, парой завязок для волос, смятой пачкой жвачки и дорожным туалетным набором, подаренным матерью на прошлый день рождения. Неловкими пальцами Вэл открыла его: пинцет, маникюрные ножницы и бритва заблестели в тусклом свете.