— А кто может меня остановить?

Тортега покачал головой.

— Какую радость ты получаешь от таких провокаций?

Кай пожал плечами.

— Я просто хотел сказать, что если бы Император проводил с примархами больше времени, они бы, возможно, не стали поднимать против него бунт. Не думаю, что мои слова можно считать изменой.

— Кто сегодня может определить, в чем состоит измена? — вздохнул Тортега.

— А ты спроси у Воинства Крестоносцев, — посоветовал Кай. — Я почти уверен, что они смогут дать ответ.

Дорога к месту назначения заняла у них еще один день, и все это время Тортега посвятил составлению перечня чудес, которых он, вероятно, больше никогда не увидит: Зимняя галерея, гробница Упанишад, Зал Просителей, Хрустальная обсерватория, почерневшая от огня Община, Длинный дом и Кузница Плоти и Стали, где был окончательно подписан пакт между Механикум Марса и Террой. Двуглавый орел на замковом камне был вырезан из оуслита и порфира. В угасающих лучах заката он казался окровавленным.

Приближение Города Зрения Кай почувствовал задолго до того, как тот появился над горизонтом. Словно выжженное пятно в кипучей активности муравейника. Пси-глушители скиммера блокировали мысли миллионов рабочих, писцов, техников, ремесленников и солдат, трудившихся в стенах Дворца, но Кай все же улавливал глухой шум многочисленного населения.

Поблизости от штаб-квартиры Адептус Астра Телепатика не было слышно ничего, казалось, что в этой заброшенной части Дворца нет никаких признаков жизни. Но Кай, обучаясь использовать свои способности на благо Империума, провел среди этих унылых башен почти десять лет и знал, что это не так. Мысленно возвращаясь в те дни, он ощутил мимолетное дыхание ностальгии, но тотчас прогнал его, поскольку возвращение получилось не слишком радостным.

В других частях Дворца вся архитектура славила Единство, достижения человечества, триумфы Крестового похода, но строители Города Зрения, казалось, приложили все усилия, чтобы их произведение угнетало душу. Во владениях астропатов не было ни статуй, ни украшений, и когда скиммер нырнул под обсидиановую арку, Кай не испытал ничего, кроме глухого отчаяния. Тортега энергично вертел головой, стараясь рассмотреть чащу железных башен, мрачные мансарды и безмолвные магистрали между ними. Улицы Дворца за пределами внутренних стен города кипели неумолкающей и напряженной жизнью, а здесь попадались лишь одинокие призраки в зеленых одеяниях с капюшонами.

— С этими местами у тебя, верно, связано немало воспоминаний, — сказал Тортега.

Кай кивнул:

— Нет, я действительно тебя ненавижу.

Глупо было находиться на улице в такое позднее время, но Роксанне ничего не оставалось, как рискнуть и выйти в темноту. Впрочем, в Городе Просителей никогда не было по-настоящему темно. На стенах вокруг плясали отблески костров, а на крючках импровизированных столбов покачивались прикрытые колпаками светосферы.

Дым от химических горелок льнул к перекошенным строениям из модульных панелей, добытых на свалке Механикум и под стенами Дворца. С самого высокого здания в туманную мглу, повисшую над необычным городом, поднимался штырь антенны, и привязанная к нему гирлянда флажков тщетно пыталась сгладить впечатление запустения. Ближайшая стена была густо заклеена старыми плакатами и небрежно отпечатанными листовками Лектицио Дивинатус.

Все чувства Роксанны убеждали ее не покидать безопасное убежище, какое представлял собой храм, но плач детишек Майи не оставлял ей другого выхода. Болезнь, терзавшая их маленькие тела, обострялась все сильнее, и без медицинской помощи дети могут умереть до наступления утра. Два тельца уже лежали у подножия Безучастного Ангела, а их мать рыдала и жаловалась, глядя в пустое лицо статуи.