И он светился! С каждой секундой всё ярче и ярче, а потом это свечение перешло на ладонь Александра Петровича, охватило всю руку и волной пошло по кесарю. А когда оно полностью охватило Романова, он резко дёрнулся. После этого свечение быстро угасло, сиял лишь Кохинур, а Александр Петрович… задышал.
Он дышал! Слабо, еле заметно, но дышал. Сила Великого артефакта вернулась домой — в бриллиант, и она больше не мешала Романову восстанавливаться. У Александра Петровича начал меняться цвет лица. Конечно, румянец у него сразу же не проступил, но было видно, что процесс пошёл. И видно это было не только мне.
Все лекари и Милютин подошли к кровати и смотрели на кесаря, затаив дыхание, словно не верили своим глазам. Елизар Тимофеевич осторожно взял Александра Петровича за левую руку, и тут же его глаза округлились от удивления.
— Искра! — воскликнул лекарь. — Искра Александра Петровича больше не нуждается в поддержке!
И тут я наконец-то выдохнул и почувствовал, как ноги становятся ватными — так бывает, когда тебя отпускает сильнейший стресс.
— И как скоро он восстановится? — спросил я у Елизара Тимофеевича, присев на стул.
— Не знаю, — ответил лекарь. — Ему нужно поспать. Желательно часов двенадцать, а лучше сутки. А может, и трое. Но это уже вопрос времени. Самое страшное позади. За него теперь можно не переживать.
— Значит, не будем, если можно, — ответил я и улыбнулся.
Елизар Тимофеевич тоже ответил мне улыбкой, после чего указал на мою щёку и сказал:
— Разрешите? Здесь дело одной минуты.
— Ну если Вас не затруднит, то я не откажусь.
Лекарь действительно управился за минуту; видимо, при его уровне и навыке выправить мне лицо — это как мне от пола пятьдесят раз отжаться. И то, я в минуту бы уложился, но сил потратил бы явно больше.
Я поблагодарил Елизара Тимофеевича, встал со стула и обратился к Ивану Ивановичу:
— Пожалуйста, позвоните мне, как Александр Петрович придёт в себя.
— Непременно! — пообещал Милютин. — И спасибо тебе за то, что спас ему жизнь.
— Несколько часов назад он спас жизнь мне, — ответил я и, попрощавшись со всеми, направился к выходу.
— Ваше сиятельство! — крикнул мне в спину кто-то из лекарей. — Ваш артефакт!
— Это не мой артефакт, — ответил я, обернувшись, и, поймав на себе удивлённые взгляды, добавил: — Это артефакт Александра Петровича.
Едва я сел в машину, Мила первым же делом задала самый напрашивающийся вопрос:
— Ну что, как там Александр Петрович?
— Будет жить, — ответил я. — Всё нормально.
— Вот прям нормально?
— Я бы даже сказал, хорошо. Просто ему несколько дней надо пролежать в кровати и полностью восстановиться.
— Ну а мы что будем делать? — спросила Мила, запустив двигатель и хитро улыбнувшись. — Куда мне ехать?
— Да вот думаю, в ресторан тебя пригласить, чтобы победу отметить, или домой ужин закажем? — ответил я.
— С шампанским?
— С шампанским.
— В бассейн?
— В бассейн.
— Это похоже на план! — сказала Мила и, выехав за ворота, утопила педаль газа в пол так, что меня аж прижало к сидению.
* * *
Утром я прибыл домой пораньше, чтобы успеть к завтраку с бабушкой. Впрочем, она сама, как мне сообщили дежурные в башне, вернулась в замок буквально за полчаса до меня. В обеденный зал мы с ней вошли вместе. Поздоровались, пожелали друг другу приятного аппетита и уселись за стол.
— Значит, ты отдал Кохинур Романову? — неожиданно спросила бабушка ещё до того, как нам подали завтрак.
— Да, — ответил я. |