И всё-таки что-то общее есть у них. То ли в выражении лиц (очень бедная мимика, если приглядеться), то ли в выражении всего тела, если можно так говорить. Расслабленность движений почти нарочитая. Никто не положит предмет на землю - обязательно уронит, вяло разжавши пальцы. И не на то место, с которого взял, а на то место, которое поближе, словно сил уже не осталось протянуть руку…
И ещё - непредсказуемость поступков. Я не взялся бы предсказывать их поступки, даже простейшие. Вот сидел-сидел, перекосившись набок, пришла пора хлебать из котелка, а он вдруг встал и лениво удалился - на другой конец стойбища - и там сел у другого костра. А на его место явился новый - длинный и тощий, как шест, в десантном комбинезоне, на широком ремне - фляга, на ногах - эти их знаменитые «корневища», огромные пуховые лапти, выкрашенные в зелёное. Пришёл, уселся, отцепил флягу, полил свои корневища водицей и объявил, ни к кому не обращаясь: «Здесь врастаю». И стал, прищурясь, смотреть на Г.А.
Было ему лет двадцать пять, был он гладко выбрит и подстрижен вполне обыкновенно, в расстёгнутом вороте комбинезона висела на безволосой груди какая-то эмблемка на цепочке. Живые ореховые глаза, большой рот уголками вверх и отличные белые зубы. Сразу было видно - это ихний предводитель. Ну́си . И ни в одном ухе не было у него этих чёртовых музыкальных заглушек, функов , из-за которых они выглядят такими сонными и как бы не от мира сего. Этот был вполне от мира сего, невзирая на свой комбинезон, корневища и прочие вытребеньки. И он явно знал Г.А. (Есть у меня подозрение, что и Г.А. его знает. Где-то они уже встречались и не слишком любят друг друга. Однако это всё чистая интуиция. Мойша считает, что я всё это выдумал.) Тут почти голая девица, сидевшая слева от меня, тоненько рыгнула, отдулась, облизнула ложку и произнесла с удовлетворением:
- Побе́ги - да́сьта .
(Мишель объяснил мне потом, что это значит. Это - по русско-японски - «дать побеги». В прежние времена она сказала бы «словила кайф», а теперь вот - «дала побеги». Флора!) Наевшись, они завозились, устраиваясь на переваривание. Кто-то закурил. Кто-то принялся шумно жевать бетель , пуская оранжевые слюни. Кто-то захрустел леденцами. Начался зелёный шум . Конечно, я не понимал и половины того, что говорилось, но, по-моему, там и понимать особенно было нечего. Один вдруг заявляет: «щекотно. Червяки по корням ползают». Другой тут же откликается: «Личинки совсем заели. Дятлов на них нет. И ведь не почешешься». Третий вступает: «Влаги мало. Сухо мне, кусты. Влаги бы мне побольше». И так далее без конца. И видно, что им это очень нравится. Всем без исключения. На лицах блаженные улыбки, и даже глаза блестят.
Потом вдруг поднялся один парень в пёстрых плавках и в полосатой распашоночке, отошёл на несколько шагов в сторону, выбрал площадку поровнее и принялся выламываться в медленном, почти ритуальном танце. Надо понимать, он плясал под свой функен, так что музыку слышал он один, а мы видели только ритм этой музыки. И нам это нравилось, и пока он танцевал, зелёный шум притих, все смотрели на танцора, а когда он устал, остановился, сел и лёг, все как бы перевели дух, и моя соседка слева снова произнесла: «Побеги-дасьта».
Тем временем начало смеркаться, и луна объявилась над деревьями. Объявились комары. Над заводью возник туман и стал распространяться на прибрежные кусты. Вдруг взревели двигатели, вспыхнули фары, грянула в полную мощь огромная музыка, и дюжина всадников на мотоциклах умчалась прочь - перевалила через вершину ближнего холма, и снова стало тихо.
Какой-то парнишка по ту сторону костра (видимо, новичок, почти не знающий жаргона) принялся рассказывать про суд, который прошёл вчера в городе. Трое гомозяг из спецтеха, которые целый год спокойно курочили автомашины и приторговывали запчастями, получили по году принудработ, поскольку руки у них золотые и всё сверху донизу характеризуют их положительно. |