— Но какого черта он мог…

— Позвольте мне изложить вам свою версию, а уж потом высказывайте любые замечания. Жил-был неглупый молодой человек приятной наружности, любимец женщин… Короче, из тех, кто мужчинам внушает доверие, а в наших спутницах пробуждает материнскую любовь. Меж тем парень честолюбив, а скромное материальное положение не позволяет ему развернуться. Рядом оказывается состоятельная семья, и, к счастью для нашего честолюбца, в него влюбляется единственная дочка хозяина. Но предполагаемого приданого барышни ему мало. Парень хочет получить сразу все. Поэтому он изображает бешеную страсть к жене хозяина (на мой взгляд, эта любовь уж слишком демонстративна), чтобы, не вызывая подозрений, обогатить ту, на которой хочет жениться. Кому придет в голову обвинять воздыхателя Сони? Ведь в таком случае миллионы Мишель его нисколько не касаются. Зная о завещании мсье Дезире, молодой человек устроил его «самоубийство», потом попытался убрать Соню, а следом едва не отправил к праотцам и нотариуса. Мишель, возможно, действовала с ним сообща, но, по правде говоря, я склонен согласиться с вами, что они здесь ни при чем. Некоторые моменты настолько не укладываются в голове, что лучше воздержаться от этого предположения. Поэтому я готов ставить на полную невиновность девушку. А вот Соня наверняка знает, что ее ударил Франсуа, но не хочет ничего сказать, опасаясь скандала. По-моему, ей угрожает опасность. Лепито незачем оставлять мадам Парнак в живых, она одна знает о его преступлениях. Ну что вы об этом скажете?

— Пожалуй, я слишком растерян, чтобы составить определенное мнение. Мне надо хорошенько обдумать вашу версию. Во всяком случае, если Франсуа виновен, ему бы следовало обмозговать испанскую пословицу: «Кто ждет богатства к концу года, не дотянет и до лета».

Софи ждала напрасно. Франсуа, не останавливаясь, прошел мимо ее двери и поднялся по лестнице. Если эти цветы не для нее, то кому же они предназначены? Змея ревности обвила сердце пылкой вдовы.

Уходя из конторы, Франсуа предупредил Антуана, что плохо себя чувствует и поэтому не вернется после обеда. Чтобы скрасить ожидание, он решил навести порядок в комнате. Молодой человек расставил цветы, перелил в унаследованный от родителей хрустальный графин бутылку только что купленного портвейна и с особой нежностью разгладил складки на диван-кровати. Чем ближе подходил час свидания, тем больше он нервничал. В четверть пятого в дверь постучали, и Лепито окончательно растерялся. Почему Соня пришла на целых сорок пять минут раньше? Все надежды на успех вдруг улетучились. Прежде чем открыть дверь, Франсуа еще раз оглядел убранство комнаты — так генерал перед штурмом проводит последний смотр полков.

Это оказалась не Соня, а Мишель.

— Вы?

— Я! — И, обведя комнату изучающим взглядом, она добавила: — Ну конечно! Весь в ожидании своей Сони, не так ли?

— Зачем вы сюда пришли, Мишель?

— Во-первых, сказать, что я больше не думаю, будто это вы пытались прикончить папу.

— А, так, значит, все-таки не я?

— А во-вторых, хочу сообщить, что вы — последний мерзавец!

— Спасибо!

— И наконец, что я не позволю вам изменять мне с этой шлюхой.

— Мишель, я запрещаю вам…

— Только попробуйте мне что-нибудь запретить, и я мигом все переломаю в вашем гнездышке! Будь вы таким, как я себе представляла, вас вряд ли тянуло бы на всякие гнусности, уже давно бы схватили того, кто покушался на папу! Тогда бы он точно согласился отдать вам мою руку!

— Да не хочу я вашей руки!

— Ах подлец! — и возмущенная девушка влепила Франсуа пощечину. — Тем не менее вам придется ее взять!

— Господи боже мой! Откуда у вас эта привычка! Мне бы следовало устроить вам хорошую трепку!

— О-ля-ля! Уж это мне не грозит!

— Это почему?

— Вы же меня не любите? А бьют, я знаю, только любимых женщин!

— Ничего себе представления! Вас этому научили в монастыре?

Неожиданно гостья расплакалась и рухнула на диван.