С Арсеньевым творилось что-то такое, чего он никогда в жизни не испытывал. Или, может быть, испытывал в юности, когда провожал девушку с дискотеки и в первый раз в жизни целовался, и девушка вдруг, почему-то покраснев, пригласила его к себе в общагу, выпить чашку чая. И они пошли по лестнице, вертикально преодолевая пятиэтажное здание во всю его высоту, и Арсеньев обалдело смотрел снизу вверх, как ступает эта, теперь уже безымянная девушка, по лестнице, как она выглядывает из-под локтя на поворотах – с таким странным, никогда раньше невиданным выражением лица…

А теперь такое лицо было у Юли – Арсеньев понял и вспомнил: немного сонное, немного хитрое – и вся дорога из Брянска казалось Арсеньеву той самой хрущобной лестницей. Вот почему и странная деревня великанов, и многие события – как предыдущие, так и последующие – воспринимались им, будто в каком-то фоновом режиме, в котором продолжалось карусельное кружение его головы.

Они шли по лесной тропинке быстро, Арсеньев едва поспевал за длинноногой Юлей, опасаясь, что она услышит его одышку, и дело было вовсе не в возрасте, а в животе, который выступал в качестве дополнительного переднего рюкзака. Если бы не этот живот, не дурная привычка пить по вечерам пиво – у телевизора или компьютера – в одинокой холостяцкой «однушке»… Впрочем, хотелось думать, что задыхался он не столько от тяжелой ноши и быстрой ходьбы, сколько от распиравших его чувств.

Временами становилось совершенно не о чем говорить, и молчание тяготило его.

– Лес где-то горит, торфяник, – деловито заметил Арсеньев, поведя носом, однако никакой гари не почувствовал.

– По барабану! – ответила Юля.

– Я к тому, что немного дымно, и поэтому видны все эти красивые лучи. И это не может быть туман, потому что туманы в июне маловероятны.

– Да? Это у нас урок естествознания?

– Ну… Просто: красивые лучи.

– Вижу, – сказала Юля.

Наверное, в ее представлении настоящий мужчина не должен тратить силы на то, чтобы любоваться природой. Что ж, запомним…

Лес был пронизан косыми дымными аппарелями солнечного света, с которых скатывались крупные сверкающие жуки. И вдруг вдали появился проблеск: острый, узкий, словно игла, – появился и сразу исчез за стволами деревьев. Как будто один из этих солнечных жуков запалил вдали столбик огня… Вот и другой столбик вспыхнул и погас, но тут же возник третий, четвертый, и уже целая вереница гейзеров забила из-под земли – так за стволами сосен возникло озеро.

Юля пошла быстрее, потом побежала – вниз, пологим склоном, к озеру… Через несколько минут деревья расступились, открыв широкий простор, полный воздуха и света.

Солнце уже стояло низко, слепило: ведь они добирались сюда весь день. Лучи умножались на глади озера, играя тысячами радужных бликов. Дальний берег таял в голубом мареве и едва различался, будто его и вовсе не было. Впрочем, и ближнего берега – тоже не было. Юля вопросительно посмотрела на Арсеньева:

– Это и есть ваше озеро?

Арсеньев пожал плечами:

– Честно говоря, я не знал, что оно…

– И где ж я буду купаться?

– Наверное, тут есть какие-нибудь мостки…

Дело в том, что берег, на котором они стояли, был берегом болота, а озеро поблескивало вдали, в самой середине трясины, будто бы кто-то огромный сыпал золотые монеты из ладони в ладонь. Возможно, это и было озером – всего лишь каких-нибудь несколько столетий назад…

Арсеньев огляделся. Озеро было не очень большим. Само водное пространство, еще не затянутое болотом – правильный круг метров триста диаметром. Болотистое кольцо шириной метров сто. Наверняка здесь есть какой-то подход к воде – ведь должны же купаться и ловить рыбу жители деревни…

– А вон и мостки! – воскликнул, обрадовавшись, Арсеньев, выкинув вперед ладонь, словно памятник Ленину…

– Да уж, – буркнула Юля, – пока туда дойдешь, ноги переломаешь.